А.Д. Майданский

Principium coexsistentiae, или
История одного сновидения магистра
Иммануила Канта

Вопросы философии, 10 (2005), с. 167‑174

На склоне лет Кант, как известно, выражал признательность Юму за то, что тот пробудил его от «догматического сна». В течение десятилетий, предшествовавших этому счастливому событию, Кант успел увидеть и записать великое множество метафизических «сновидений». А сны, если верить психоаналитикам, могли бы поведать нам куда больше, чем бодрствующий ум, об истоках и причинах терзающих душу антиномий – этих симптомов логического невроза.

С целью выяснения их этиологии мы обратимся к диссертации «Новое освещение первых принципов метафизического познания» (1755, далее сокращенно: ND). Титульный лист извещает читателя, что сочинение предназначено для обсуждения «с разрешения высочайшего философского факультета в публичном диспуте в Философской аудитории в 8-12 часов утра 27 сентября с целью принятия магистра Иммануила Канта в члены означенного факультета» 1.

Работа написана на латинском языке, в обычной для того времени вольфианской «геометрической» манере – с теоремами и доказательствами, короллариями и схолиями. Примерно в середине работы мы встречаем еще и недлинный диалог между поборником свободы воли Гаем и метафизиком Титом, ловко владеющим принципом «определяющего основания» (ratio determinans) 2.

Нас, впрочем, больше занимает открытый самим Кантом «принцип сосуществования» (principium coexsistentiae). Интерес к нему проистекает из несомненного родства данного принципа с третьей Аналогией опыта, излагаемой в «Критике чистого разума» (KRV). Поразительно, как иной раз сновидение походит на явь...

I

«Теор. XIII. Конечные субстанции в силу одного лишь их существования не вступают ни в какие отношения между собой и совершенно не связываются общением, иначе как удерживаемые во взаимных отношениях согласия общим началом их существования, а именно божественным разумом» 3.

Это и есть «принцип сосуществования». В следующем далее доказательстве и в «освещении» (dilucidatio) это принципа проводится мысль, что субстанции никоим образом не могли существовать одновременно, если бы они не происходили от одной, общей для них всех причины (которую благонамеренный магистр именует «божественным разумом»). А так как ранее было доказано наличие временнóй связи между всеми вещами – и телами, и душами 4, значит можно утверждать, что эти «конечные субстанции» суть творения единой, бесконечной субстанции. И что все вещи в мире состоят в «общении через истинно действующие причины» (commercium per causas vere efficientes).

Кант расценил principium coexsistentiae как «немалое продвижение вперед» в деле метафизического познания. С его помощью Кант сумел объяснить природу пространства и «Ньютоново притяжение», превзошел схоластическо-картезианскую доктрину «физического влияния» и поочередно опроверг дуализм манихеев, учение о предустановленной гармонии Лейбница и теорию окказиональных причин Мальбранша. В довершение всего, из принципа сосуществования Кант почерпнул «очевиднейшее свидетельство» бытия Бога, «и притом единого» 5.

Весьма далеко, что и говорить, продвинул метафизику магистр. Молодой Кант дерзнул оспорить суждения высших ее авторитетов и взялся реформировать ее первоосновы. На меньшее он уже в то время был не согласен.

Приведем теперь для сравнения формулировку третьей Аналогии опыта, какую даст «проснувшийся» профессор Кант четверть столетия спустя:

«Основоположение общения

Все субстанции, поскольку они существуют одновременно, находятся между собой в полном общении (т.е. взаимодействии)» 6.

Еще шесть лет спустя, во втором издании KRV эта Аналогия опыта выглядит уже иначе, заметно длиннее:

«Основоположение об одновременном существовании
согласно закону взаимодействия, или общения

Все субстанции, поскольку они могут быть восприняты в пространстве как одновременно существующие, находятся в полном взаимодействии» 7.

Судя по всему, фигурировавшее в первом издании выражение «существуют одновременно» Канту показалось звучащим чересчур «догматически», вследствие чего он прибавил характерный «критический» оборот: «могут быть восприняты». Дабы читатель не заподозрил в авторе догматика, взявшегося судить о характере существования вещей по ту сторону восприятия.

Обратим внимание на категорию, которая служит связующей нитью между «догматической» теоремой и обеими версиями «критического» основоположения. Это – общение. Пришелец из мира снов сменил латинское имя commercium на немецкое Gemeinschaft, однако Кант позаботился, чтобы мы без труда смогли его опознать:

«Слово Gemeinschaft в немецком языке имеет двоякий смысл и может обозначать то же, что communio или то же, что commercium. Мы пользуемся им здесь в последнем смысле...» 8

Категории общения Кант придает чрезвычайно большое значение. В письме к Иоганну Шульцу, самому первому комментатору KRV, он специально подчеркивает, что категория общения «принадлежит к таким связям, без которых не были бы возможны отношения вещей в пространстве, следовательно, невозможен был бы внешний опыт вообще». Да и свое собственное существование во времени мы познаём тоже не иначе, как «im Commercio» 9.

II

Субъектами общения и в ND, и в KRV выступают субстанции. К этому термину стоит приглядеться чуть пристальнее. Удивительно уже то, что он вообще появляется в KRV, ведь за ним всегда скрывалось абсолютно метафизическое понятие. Тот же Юм называл субстанцию «фикцией» (~выдумкой, fiction) 10. Поэтому Канту приходится делать оговорки касательно того, что в KRV речь идет не о субстанциях в обычном смысле слова, а о том, что «в явлении называется субстанцией». Что это не какая-то там вещь в себе, а лишь «постоянный образ чувственности» 11.

Сам собой напрашивается вопрос: чтó именно в потоке чувственных данных следует обозначить как «субстанции», а что – как всего лишь «акциденции»? На это Кант отвечает, что субстанция есть «реальное [содержание] явления, всегда остающееся одним и тем же как субстрат всякой смены» 12. Ну а те определения явления, что сменяют друг друга во времени, суть «акциденции».

Наверняка Юм не счел бы подобный ответ убедительным. Он решил бы, что Кант все еще досматривает свой догматический сон. Ибо за вычетом сменяющихся определений (акциденций) в явлениях чувственного восприятия не остается ровным счетом ничего «реального» – ничего постоянного. И Юм не открыл тут Америки. В мире чувств «всё течет как глиняные сосуды, и ... все вещи находятся в точно таком состоянии, как люди, больные насморком», – в свое время заметил Платон 13.

И Кант это отлично понимал. Отношения субстанциальности, согласно его учению, привносятся в чувственный мир извне – рассудком. В аптечке рассудка есть одно лекарство, позволяющее приостановить «насморк» чувственно созерцаемых явлений. Зовется оно латинским словом «абстракция». Разрывая живую взаимосвязь явлений, рассудок удерживает лишь «постоянное» – одинаковое, тождественное, константное. Эти-то мертворожденные абстракции рассудка Кант и именует «субстанциями». В обычном языке те же абстрактные трупы явлений именуются более привычным словом – «вещи» 14.

Это, конечно, никакие не вещи «в себе», а лишь являющиеся сознанию «тени» реальных вещей. В этой части Кант совершенно прав.

Ровно то же самое – умерщвленные рассудком чувственные образы – догматик Кант звал «субстанциями» и в ND. Он настаивал, что все различия между субстанциями без единого исключения являются чувственно данными. Оспаривая положение Лейбница о неповторимой индивидуальности субстанций, Кант писал: «И не следует предполагать, будто здесь имеется некое скрытое и ускользающее от чувств различие, посредством которого Бог делал бы отличными друг от друга части своего творения» 15.

Вся разница между ND и KRV, по сути, сводится к тому, что в диссертации вещам-субстанциям неосмотрительно приписывалось «бытие в себе». На самом понятии субстанции эта разница никак не сказывается, ибо, как станет утверждать автор KRV, «бытие не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чем-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи» 16.

III

Мы установили, что субъект общения – категория субстанции, – как и сама категория общения, практически в неизменном виде перебралась из догматических работ Канта в критические. Припомним теперь, что «общением» в ND называлась далеко не всякая связь субстанций, а исключительно каузальная, причинно-следственная их взаимосвязь – «общение через истинно действующие причины». От этой мысли Кант не отказался и в KRV. Общение здесь помещается в один класс отношений с категориями субстанции и причины.

«Отношения:

Присущность и самостоятельное существование
(substantia et accidens)
Причинность и зависимость (причина и действие)
Общение (взаимодействие между действующим
и подвергающимся действию)» 17.

Как видим, Кант образует категорию общения посредством синтеза отношений субстанциальности и причинности. Далее он дает ей дефиницию, столь же краткую, сколь и емкую: «Общение – причинность субстанций, определяющих друг друга» 18.

Достаточно соединить эту дефиницию с положением о существовании одной и только одной субстанции, как мы немедленно получим спинозовское понятие субстанции как причины себя. Так далеко Кант не заходил даже в своих догматических снах, и уж конечно, его абстрактно-эмпирические «субстанции» не имеют решительно ничего общего с единой субстанцией Спинозы 19. Однако принцип общения, продуманный до своего логического конца, приводит Канта к выводу, под которым охотно подписался бы и Спиноза, – к положению о каузальном единстве Вселенной. И категория общения, как выяснил Кант, являет собой основание этого строго монистического воззрения на мир:

«Единство Вселенной, в которой должны быть связаны все явления, есть, бесспорно, простой вывод из молчаливо допущенного основоположения об общении всех одновременно существующих субстанций» 20.

Категория общения обусловливает, делает необходимым соединение всех субстанций и всех их явлений в единое целое – Универсум, Вселенную. «Критическая» установка, разумеется, воспрещает распространять понимание единства Вселенной за пределы «возможного опыта». Но и опровергает мнение, что единая Вселенная – всего-навсего фикция, выдумка философов-догматиков.

IV

Эмпирическим условием общения субстанций является их сосуществование в пространстве и времени. Эмпирическую обусловленность представления о единстве мира считал своим открытием еще магистр Кант, назвавший финальную теорему своей диссертации – «принципом сосуществования». Тем более важен этот момент для зрелого Канта. Что он нарочито подчеркнул, когда во втором издании KRV переименовал последнюю Аналогию опыта: «Основоположение общения» превратилось спустя шесть лет в «Основоположение об одновременном существовании согласно закону взаимодействия, или общения».

Основная идея критики разума в том, чтобы «законодательно» ограничить применение категорий сферой эмпирически данного. Значит надо решить, какое событие в мире явлений соответствует чистому рассудочному понятию общения. Подобрать для этого понятия подходящую «аналогию опыта». Но категории не могут быть соотнесены с явлениями чувственного созерцания напрямую. Интеллект и чувственность говорят на разных языках, для общения им нужен переводчик. На эту должность Кант назначает трансцендентальные схемы, доставляемые «чистой силой воображения» (reine Einbildungskraft 21) и однородные как с категориями, так и с явлениями. Схема, этот гибрид интеллектуального и чувственного начал – «априорное определение времени», и делает возможным применение категорий к явлениям опыта.

Сосуществование (Koexistenz 22), или одновременное существование (Zugleichsein), есть такая временнáя схема, аналогичная категории общения. Вот где пригодился автору KRV столь тщательно продуманный еще в догматический период «принцип сосуществования». Как и в диссертации, в KRV опытный факт одновременного существования субстанций в пространстве объясняется их каузальным общением. Комментируя третью Аналогию опыта, Джонатан Беннет назвал «интересным и весьма спинозистским (rather Spinozistic) утверждение, что мы не могли бы знать о том, что две вещи сосуществуют в одном универсуме, если бы они не имели каузального общения (commerce), то есть общности (community), одна с другой» 23.

Ни о каком доказательстве существования единой причины мира, как необходимом условии общения субстанций, в Аналогиях опыта речь, конечно, не идет. Но само понятие о единстве мироздания, как мы видели, сохранилось, пусть и переодетое в «трансцендентальное» платье.

V

Кант отнюдь не был первооткрывателем категории общения. У нее имелась богатая родословная в старой метафизике.

С самого начала истории новоевропейской философии мы видим категорию общения в эпицентре событий. Изложение плана «великого восстановления наук» Бэкон Веруламский начал словами о своем стремлении «восстановить в целости ... общение между умом и вещами» (commercium Mentis et Rerum) 24. «Общением» называется тут двусторонняя связь между материальным и идеальным: в таком случае сама истина есть не что иное, как модус общения.

У Спинозы термин commercium означает просто каузальную взаимосвязь вещей: «Иметь общение с другими вещами значит создаваться другим или создавать другое» 25. Так как все вещи созданы единой субстанцией и представляют собой ее состояния, или модусы, категория общения выражает каузальное отношение субстанции к самой себе, как Природы порождающей (Natura naturans) – к Природе порожденной (Natura naturata). Логически форма такого «общения» субстанции с собой описывается категорией причины себя.

Если же между какими-либо вещами нет прямой причинно-следственной связи, стало быть, нет и общения. Так, по словам Спинозы, «между верой, или Теологией, и Философией нет никакого общения» 26. Не бывает общения и между духом и телом, материальным и идеальным мирами. Их отношение Спиноза описывает с помощью категории тождества, а не общения.

Лейбниц воспринял от Спинозы понимание общения как причинного отношения. В «Новой системе природы и общения субстанций» он доказывает, что общение ни в коем случае не происходит, как учили схоластики, на основании некоего общего признака или универсалии, но всегда на основании общей причины – через посредство Бога.

Но на этом сходство Лейбница со Спинозой в понимании общения и заканчивается. Поскольку все вещи трактуются Лейбницем как идеальные субстанции (монады), «не имеющие окон», общение совершается в форме не взаимодействия, а предустановленной гармонии: «Общение субстанций, или монад, происходит не посредством влияния, но посредством гармонии, возникающей из божественной преформации» 27. «Это взаимное соотношение, наперед установленное в каждой субстанции универсума, и производит то, что мы называем их общением» 28.

Решив изложить критическую философию на немецком языке, Кант перевел commercium словом Gemeinschaft. Нельзя сказать, чтобы выбор оказался удачным, так как никто из корифеев немецкой философии не использовал больше это слово для обозначения логической категории. Уже Фихте, а вслед за ним Гегель и Шеллинг, – и даже Шопенгауэр, считавший саму категорию лишенной смысла по причине ее логической противоречивости, 29 – отдали предпочтение безличному Wechselwirkung, взаимодействие. Кант тоже пользовался термином Wechselwirkung как синонимом Gemeinschaft, часто ставя его через запятую или в скобках после Gemeinschaft (к примеру, в приведенных выше формулировках третьей Аналогии опыта).

VI

Посмотрим теперь, как Кант добывает свою категорию общения в KRV. Как известно, категории дедуцируются здесь в ходе анализа различных видов суждений, заимствованных из общей логики. Кант видит в категориях своеобразный логический «скелет» всякого суждения.

В общении главное для Канта – взаимность этого отношения. Отношение взаимности представлений имеет место в разделительных суждениях 30. В общей логике разделительное суждение имеет вид: «А есть или В или С». Из этой формулы видно, что В и С внешне исключают друг друга, между ними установилась чисто негативная связь. Связка «есть» показывает, что В и С связаны в самом предмете А, т.е. их отношение имеет объективную значимость.

Пример чистого разделительного суждения Кант заимствует из арсенала метафизики: «Мир существует или благодаря слепому случаю, или благодаря внутренней необходимости, или благодаря внешней причине» 31.

Каждая из трех подчиненных частей этого суждения сама есть априорное синтетическое суждение. Они, во-первых, взаимно исключают одна другую, противоречат одна другой. Во-вторых, они, по словам Канта, «все вместе заполняют сферу действительного знания» (чего, никогда не бывает в эмпирических разделительных суждениях вроде: автор этой книги или А, или В, или С), и тем самым чистое разделительное суждение оказывается всеобщим. А так как оно исчерпывает все возможные решения проблемы причины мира, то, в-третьих, является безусловно истинным, и ни при каких мыслимых обстоятельствах не может быть ложным.

«В разделительном суждении существует некоторое общение знаний, состоящее в том, что они исключают друг друга и таким образом в целом определяют истинное знание, составляя все вместе все содержание данного знания» 32.

Коротко говоря, категория общения представляет собой форму истинного единства взаимоисключающих суждений.

Трансцендентальная логика наполняет данную логическую форму предметным содержанием: «Общение мыслится не только в нашем представлении, но и в самих вещах, взятых как целое... (например в теле, части которого взаимно притягиваются и отталкиваются)» 33. В этом случае различные вещи, взаимодействуя друг с другом, образуют одно сложное целое. Каждая из частей целого определяется одновременно через все прочие, целое же определяется лишь через самое себя (совсем как спинозовская субстанция).

Категория общения применяется для познания вещей, воспринимаемых в одно и то же время. Простая последовательность явлений хорошо объясняется категорией причинности, говорит Кант. Другое дело, когда явления чередуются во времени и потому порядок их схватывания «безразличен» – «т.е. если синтез может идти не только от А через В, С, D, к Е, но и наоборот, от Е к А» 34. Чередование явлений свидетельствует о том, что они соединяются не прямой причинно-следственной связью, а связью через посредство общей всем им субстанции, в отношении к которой А, В, С, D, Е являются модусами. Субстанция же как таковая проявляет себя через общение или «взаимное влияние» своих модусов.

Например, «свет, идущий от небесных тел к нашим глазам, устанавливает опосредствованное общение между ними и нами и тем самым показывает одновременное существование их... и только посредством своего взаимного влияния материя может обнаружить свое одновременное существование» 35.

Субстанцией, обусловливающей всякое общение тел в физическом мире, Кант, стало быть, признаёт материю. И этот догматический сон сбывается – хотя бы в пределах «возможного опыта».

VII

Категория общения, как мы узнали, по самой своей природе противоречива, антиномична. Как и следовало ожидать, именно разделительным суждениям предстояло исполнить главную партию в разделе о «трансцендентальной диалектике». Вот где выплеснулась скрытая в категории общения диалектическая энергия.

Формулировки всех антиномий чистого разума представляют собой не что иное, как чистые разделительные суждения! Антиномии строятся по форме общения: «А есть или В или С». Сам Кант не то чтобы обходит это важнейшее обстоятельство молчанием, но практически не дает каких-либо разъяснений на сей счет. Словно его совсем не интересует, почему антиномии должны выступать в данной конкретной, а не иной логической форме.

Рисуя антиномии чистого разума, Кант употребляет термины Zwiespalt (разлад, раздор) и Zerrüttung (расстройство). Трансцендентный разум представляется ему неизлечимым невротиком, навеки обреченным пребывать в состоянии фрустрации – расхождения между дерзкими инстинктивными устремлениями (знание вещей в себе) и относительно скромными возможностями (знание явлений).

Это плачевное состояние разума Кант посчитал врожденным, «заложенным в природе человеческого разума» 36. Но быть может, к трансцендентному неврозу приводят именно «критические» ограничения, накладываемые Кантом на применение категории общения? Этой категории тесно в смирительной рубашке «возможного опыта». Она стремится вытолкнуть разум из мира явлений в мир причин и субстанций, притом настоящих – реальных, а не всего-навсего «являющихся», чувственно созерцаемых.

Человек стремится к реальному общению с миром, с целой Вселенной. Но это счастье ему лишь снится в догматических снах, полагает Кант. Конечно, он был слишком хорошим психологом, чтобы рассчитывать, будто одним лишь «критическим» воздержанием – подавляя в себе врожденное влечение к знанию истины вещей – возможно одолеть «неистребимую жажду разума стать твердой ногой где-то за пределами опыта» 37. Потому и изобретал методы «сублимации» инстинктивной тяги людей к общению с реальностью – в сфере «практического» разума. Если нельзя, но польза есть и очень хочется, то практически можно, – вот настоящий императив этого разума. Я назвал бы его прагматическим императивом.

Параллель между кантовской «терапией» разума и психоанализом, разумеется, в высшей мере условна, однако в известном смысле творчество зрелого Канта может быть понято как толкование собственных догматических сновидений. И наиболее тонкой, почти что призрачной, грань между догматическим «сном» и критической «явью» становится в третьей Аналогии опыта, главной героиней которой оказывается категория общения.