Э.В. Ильенков
О переводе термина «Wert»
(ценность, достоинство, стоимость, значение)
В переводах экономического термина у нас с некоторых пор прочно
утвердился один – «стоимость». Этим достигается строгое выделение политико-экономического
смысла термина, его отличие от морально-этического и т.п. аспекта слова «ценность».
Между тем, именно это обстоятельство и заставляет сделать вывод,
что эта версия перевода семантически очень и очень невыгодна.
Ни в одном из европейских языков, на которых думал и писал Маркс,
такого разведения «ценности» и «стоимости» нет, и русский перевод поэтому часто
обрывает важнейшие смысловые связи, несомненно имеющиеся у Маркса.
Между тем передача «Wert» как «стоимость» как раз и сближает это
понятие с понятием «цены» – «Preis», – ибо в лексиконе русского языка – в отличие
от немецкого, английского, итальянского и т.д. – «стоимость» непосредственно
производится от «стоить» в смысле только «цены», – и в этом плане четко противостоит
«ценности», как более широкой категории, которая может выражаться и не только
ценой – т.е. в деньгах. Для капиталистического рынка характерно превращение «цены»
– денежной формы ценности – в универсальную и высшую норму выражения и измерения
ценности вообще, а не только ценности товара.
Превращение товара в универсальную форму вещей выражается и в том,
что слову «стоить» придается универсальный смысл, смысл монопольного способа
выражения «ценности» – особенного во всеобщее.
А русский перевод создает представление, будто «ценность вообще»
– это одно, а «стоимость» – это другое, что они от разных корней.
Вот это превращение «стоимости» в монопольное выражение «ценности»
и скрадывается таким переводом.
Может быть, лучше было бы передавать этот оттенок как раз обратным
соотношением терминов: «Wert» – как «ценность», a «Preis» – как «стоимость»,
как рыночный вариант измерения «ценности».
Цена или денежная форма товаров – как и вообще все их стоимостные
формы – есть отличная от их реальных, осязаемо-телесных форм, и поэтому исключительно
идеальная или представленная форма. Стоимость железа, холста, хлопка и т.д. существует,
хоть и невидимо, в самих этих вещах; она представлена через их равенство с золотом,
через отношение к золоту, которое, так сказать, лишь мерещится их головам. Товаровладелец
вынужден поэтому наделить их головы своим языком или же навесить на них бумажные
ярлычки, дабы оповестить окружающий мир об их ценах. Поскольку выражение товарных
стоимостей в золоте идеально, постольку для этой операции годится тоже лишь идеальное
или представляемое золото. Каждый товаровладелец знает, что он вовсе еще не позолотил
свои товары, когда он придал их стоимости форму цены или представляемую золотую
форму (форму золота), и что ему вовсе не требуется даже песчинки реального золота,
чтобы оценить в золоте миллионы товарных стоимостей. В его функции стоимостной
меры золото посему служит как лишь представляемое или идеальное золото. Это обстоятельство
породило самые нелепые теории денег. И хотя функцию стоимостной меры выполняет
лишь представляемое золото, цена целиком зависит от реального денежного материала.
Цена, т.е. количество человеческого труда, которое воплощено, например, в тонне
железа, выражается в некоторой представляемой доле денежного товара, которая
воплощает в себе то же самое количество труда. Поэтому, смотря по тому, какой
именно материал, золото, серебро или медь – служит стоимостной мерой, стоимость
тонны железа обретает совершенно различное выражение цены, или представляется
различными количествами золота, серебра или меди.
...Оцениваемые товары выражаются все в форме: a товара А = х
товара золото; в товара В = у товара золото,
с товара С = z товара золото, и т.д., где a, в,
с – представляют определенные массы товарных видов А, В,
С, а х, у, z – определенные массы золота.
Так что в переводе, во-первых, вопиющее формально-логическое противоречие.
В одной фразе утверждается, что стоимость проявляется только – в «представлении»
(человека). В следующей фразе – что она существует «в самих вещах», «в головах
самих товаров».
(«Она существует в самих вещах, хотя и невидимо; она представлена
через их равенство с золотом, через отношение к золоту, которое, так сказать,
мерещится в их головах. Поэтому товаровладельцу приходится прирастить к их головам
свой собственный язык или же навесить на них бумажные билетики, чтобы поведать
миру их цены...» Marx К. Das Kapital. Bd. I. S. 100.)
Но это бы еще пол беды. Беда же в том, что перевод превратил Маркса
в чистейшего берклианца – и именно там, где речь идет о такой фундаментальной
категории как стоимость и формы ее проявления.
Согласно переведенному Марксу «стоимость» и формы ее проявления
существуют исключительно в представлении человека, исключительно в голове человека,
как феномен его воображения, его фантазии.
Спрашивается, можно ли придумать что-нибудь более чуждое марксовскому
понятию стоимости?
Ведь Маркс как раз и доказывает, что стоимость – это объективная
экономическая категория, а вовсе не явление внутри психики человека. Переводчик
же объявил ее психической категорией, состоянием человеческого представления,
воображения.
И сделал это единственно потому, что для переводчика – Скворцова-Степанова
– «идеальное» было просто лишним синонимом «психического», «воображаемого».
А дело в том, что механист Степанов понимал «идеальное» совсем не так как понимал
его материалист-диалектик Карл Маркс.
В немецком оригинале никакой подобной нелепости нет, ею даже и
не пахнет. В немецком тексте «Капитала» мы читаем: «Der Preis, oder die Geldform
der Waren... also nur ideelle oder vorgestellte Form» (S. 100).
В буквальном, а не механистически-степановском переводе это значит:
«лишь идеальная или, иными словами, представленная форма».
«Представленная» здесь вовсе не значит воображаемая, «мысленно-представляемая»
– как переводит Степанов.
«Представленная» тут в совершенно объективном смысле. В том смысле,
что золото в реальности экономических отношений – а вовсе не в голове
или в воображении человека – выступает как представитель железа, холста,
сюртука и прочих вещей.
Оно своим материальным телом представляет материальное тело
другого товара, а не свое собственное. В этом смысле золото и есть тут идеальное
«железо», «идеальный холст» и прочее. А холст – идеальное золото.
Здесь же мы сталкиваемся с очень типичным и очень печальным случаем
– когда переводчик в угоду своей ложной (механистической) концепции «идеального»
так исказил текст оригинала, что подсунул Марксу прямо противоположное тому,
что тот писал на немецком языке.
Маркс пишет, что «свою функцию меры стоимости деньги поэтому осуществляют
как представленные или идеальные деньги», и для того, чтобы измерить цену миллиона
товарных стоимостей, не требуется ни одного грамма реального золота, а требуется
только бумага и цифра как полномочный представитель этого золота.
А Степанов-Скворцов переводит: «Свою функцию меры стоимости деньги
исполняют как мысленно-представляемые деньги», как «воображаемые деньги».
Он все время вставляет «мысленно-представляемые», – в то время
как у Маркса речь идет не о «мысленно-представляемых», а о реальных деньгах,
представленных уже не золотом, а бумагой и цифрой на бумаге, а уже потом
– и воображаемой цифрой.
Иными словами, у Маркса тщательно прослеживается та диалектика,
в ходе которой такая вещь, как символ, знак, в качестве представителя
реального золота, – которое, в свою очередь, функционирует как представитель
железа или холста.
Иными словами, проблема Идеального у Маркса рассматривается на
фактах того процесса, в ходе которого одна материальная вещь превращается
для человека в представителя другой вещи. И этот процесс, само собой понятно,
протекает вовсе не только и не столько в воображении (в представлении) человека,
сколько – и прежде всего – в реальности экономических отношений. В самом базисе
товарно-капиталистического общества, а не в надстройке над ним, тем более не
в психике людей только.
Маркс показывает, как в реальности экономических отношений осуществляется
самая настоящая идеализация вещей, их превращение в нечто идеальное
или представленное другими материальными же вещами. Маркс показывает,
как в этом процессе рождается и символ, и знак и прочие хитрые вещи.
В переводе же Степанова вся эта диалектика оказалась смазанной.
У Маркса прослеживается, как золото становится представителем железа и холста,
и далее – как бумага становится представителем золота, а через него – представителем
холста или железа.
Здесь же все смазано и процесс превращения одной вещи в представителя
другой вещи, а через нее – и третьей вещи, вообще исчез. А вместо него в переводе
фигурирует акт мысленного представления, т.е. акт воображения,
чисто психический акт.
На первый взгляд эти изыскания могут показаться излишней схоластикой.
Да. Схоластически-формальный момент тут есть. Но и о нем тоже не
грех позаботиться. Хотя бы для того, чтобы верно понять подлинные мысли Маркса,
а не подсовывать в его формулы какой-то иной, несвойственный им смысл.
Это происходит ведь не только с понятием «идеального». Та же самая
неразбериха получилась и с понятием «Абстрактное».
Часто пишут, что, скажем «сущность и явление», «необходимость и
случайность» – это категории объективной диалектики, а вот «Абстрактное и Конкретное»
выражают собою «специфические категории мышления» или «субъективной диалектики».
У Маркса опять-таки ничего подобного, ничего похожего нет. «Абстрактный
труд» – у него вовсе не значит «мысленно-представляемый труд». Абстрактный индивид
для него – односторонне-развитый, частный и частичный – а вовсе не «мыслимый»
– индивид.
А из-за того, что понятие «абстрактный» мы привыкли отождествлять
со словом «мыслимый», и происходит масса недоразумений. От этого долгое время
в нашей литературе вообще избегали писать о том, что именно «восхождение от абстрактного
к конкретному» является единственно правильным и единственно возможным способом
развития понятий в науке.
Сразу начинался священный ужас, и в положении о необходимости восходить
от абстрактного к конкретному усматривали «идеализм» и «гегельянщину».
Начинали пугаться: а как же быть с формулой о восхождении «от живого
созерцания к абстрактному мышлению»? Уж нет ли тут разногласия между Марксом
и Лениным? Я с этим сталкивался не раз и не два.
А с идеальным надо разобраться строго и точно.
И небезынтересно было бы проверить, не виноват ли перевод Степанова-Скворцова,
в частности, и в том, что наши экономисты так часто путают экономические категории
с правовыми и выдают свои описания правовых взаимоотношений, установленных законами,
за описание реальной экономической структуры нашего производства. Например, налог
с оборота. В любом учебнике прочтете о нем, как о категории политической
экономии социализма, тогда как это – явно правовая категория, в которой идеально
представлено реальное (т.е. экономическое) отношение между звеньями нашего производства...
Ленинское различение между материальными, т.е. экономическими,
отношениями и идеологическими, т.е. правовыми, политическими и пр., отношениями.
Вторые – «идеальное» выражение первых.
А поскольку правовые и политические отношения между людьми – это
вовсе не только и не столько психические отношения, а реальные отношения между
реальными людьми, то и возникает путаница.
Идеологические отношения начинают непосредственно принимать за
реальные отношения – на том единственном основании, что они ведь существуют не
тут вот, не «внутри головы», а вне головы – в реальном пространстве сознательных
взаимоотношений между людьми.