Клуб философов и философы в клубе
«Клуб и художественная самодеятельность», 18 (1975), с. 15-18
С доктором философских наук
Эвальдом Васильевичем ИЛЬЕНКОВЫМ
беседует журналист И. Клямкин
Философия – не частый гость в наших клубах и Домах культуры.
Редко, крайне редко увидишь на афише рядом с броским сообщением
об очередном вечере танцев или лекции скромное название философской
темы (почему-то, как правило, с антирелигиозным прицелом). Такое впечатление,
что клуб танцует, играет на музыкальных инструментах, поет и вышивает, жадно следит
за событиями в мире, а вот остановиться и оглянуться, задуматься над глубинными
проблемами мироздания и человеческого бытия времени у него не хватает.
А люди между тем хотят философствовать. И философствуют –
где могут и как могут. И среди них, конечно же, найдутся такие, которые хотели бы делать
это вместе с умным и профессиональным собеседником, иными словами, хотели бы иметь в клубе
свой философский клуб. Но такового пока, к сожалению, нет. Учитывая это, я попросил
своего собеседника попробовать сконструировать некий идеальный философский клуб,
некую модель, выражаясь современным языком, которую можно было бы предложить в
качестве ориентира практическому работнику.
Ильенков подумал и отказался:
– Не уверен, что на пути такого абстрактного конструирования можно нащупать
что-либо плодотворное. Надо увидеть людей, которые пришли в клуб, надо с ними
поговорить, надо узнать, о чем они думают и что ищут, надо, наконец, быть уверенным,
что, прочитав объявление об открытии клуба, они захотят его посещать.
– Давайте тогда обо всем поговорим, по порядку. Вот вы упомянули об объявлении.
Каким оно должно быть? Любой клубный работник ответит: как можно более ярким,
броским, увлекательным. Он, например, хорошо усвоил, что если хочешь обеспечить
явку на лекцию экономиста, то не называй на афише тему его выступления «Формы
организации и оплаты труда в развитом социалистическом обществе». Он напишет объявление
по-другому: скажем, «За что мы получаем зарплату?» Или как-нибудь иначе, но в
том же духе. Наверное, и объявление об открытии философского клуба должно
«стрелять», как хороший плакат...
– Объявление, конечно, имеет определенное
значение. Чтобы его интересно составить, нужен особый талант. Никаких унифицированных
правил и норм здесь быть не может и не должно. Кроме, пожалуй, одного: объявление
в емкой, остроумной, желательно афористичной форме должно фиксировать какой-то
важный для людей философский вопрос, философскую проблему. И делать это надо,
не опошляя проблему, не приспосабливая ее к обывательскому уровню мышления, что
противоречило бы самой сути философии, ее предназначению, которое и заключается
в том, чтобы научить человека культурно, диалектически мыслить. Как это ни парадоксально
звучит, степень увлекательности пропорциональна степени глубины и содержательности.
Обратной зависимости здесь нет. И если на первом же занятии философского клуба
об этом забыть, то проку не будет, клуб развалится и потом никакими, даже самыми
броскими афишами его не возродишь.
– Если бы вам довелось руководить таким клубом, как бы вы построили первое занятие?
– Прежде всего попытался бы растолковать, зачем человечество
изобрело такую науку, как философия, почему без нее человек не может научиться
грамотно мыслить. Существует одно довольно распространенное
заблуждение об этой науке. Часто мышление философа (или просто философски образованного
человека), желая похвалить, невольно оскорбляют словечком «абстрактное», под которым
разумеют нечто «высокое», но далекое от живой жизни. Дело между тем обстоит совсем
наоборот: абстрактно мыслит не философ (если он грамотный философ), а тот, кто
видит в философии одни «абстракции». Чтобы показать это, полезно, по-моему, рассказать
собравшимся одну мудрую притчу. Она так и называется: «Кто мыслит абстрактно?»
– Между прочим, неплохой сюжет для объявления об открытии клуба. Как вы считаете?
– Вполне возможно. Но я хотел бы прочитать вам саму притчу. Послушайте:
«...Ведут на казнь убийцу. Для обычной публики он – убийца, и только. Может
статься, что дамы, при сем присутствующие, отметят, между прочим, что он статный,
видный собой и даже красивый мужчина. Публика расценит это замечание как предосудительное:
«Как так? Убийца красив? Как можно думать столь дурно, как можно называть убийцу
красивым? Сами, поди, не лучше!» «Это признак нравственной порчи, царящей в высшем
свете!» – добавит, может быть, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и
сердец. По-иному поступит знаток людей. Он проследит ход событий, сформировавший
преступника, обнаружит в истории его жизни и воспитания влияние раздоров между
отцом и матерью в семье, увидит, что некогда этот человек за ничтожную провинность
был наказан чрезмерно сурово, что ожесточило его, настроило против правопорядка,
вызвало с его стороны противодействие, поставившее его вне рядов общества, что
в конце [15] концов и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным
способом самоутверждения... Упомянутая публика, случись ей это услышать, наверняка
возмутится: «Да он хочет оправдать убийцу!..» Вспоминается же мне один бургомистр,
который в дни моей юности обратился с жалобой на писателей: они, мол, докатились
уже до того, что стали подрывать основы христианства и правопорядка; один из них
даже защищает самоубийство; страшно вымолвить! Из дальнейших пояснений потрясенного
бургомистра стало ясно, что речь идет о «Страданиях молодого Вертера».
Это и называется мыслить абстрактно – не видеть в убийце ничего сверх того абстрактного,
что он – убийца, и гасить посредством этого простого качества все прочие качества
человеческого существа в преступнике».
Не исключено, что эту притчу я прочитал
бы на первом занятии клуба. Автор ее – диалектик Гегель – иллюстрирует ею очень
простое и глубоко верное, хотя и парадоксальное, на первый взгляд, утверждение:
«Кто мыслит абстрактно? – Необразованный человек».
Человек, обладающий умственной культурой (а она невозможна
без культуры философской), никогда не успокаивается
на тощем, абстрактном словесном определении («убийца» и т.п.), а старается всегда
рассмотреть вещь во всех ее «опосредствованиях», связях и отношениях и притом
– в развитии. Такое-то культурное, грамотное и гибкое мышление философия и называет
конкретным. Такому конкретному мышлению диалектическая философия и учит. Абстрактное
же мышление вовсе не достоинство, как иногда думают, связывая с этим термином
представление о системе архинепонятных законов и категорий, парящих где-то в заоблачных
высях. Подобное представление о науке свойственно лишь тем, кто наслышан о ней
с чужих слов, знает терминологическую поверхность научного процесса и никогда
не вникал в его суть. И мышление самого философа тоже конкретно. Абстрактно здесь
лишь терминологическое одеяние «понятий», лишь язык философии. И если из всей
философии человек усвоил лишь ее «язык», то, значит, он усвоил ее абстрактно.
Значит, не понимая и не усматривая ее действительного предмета и не умея двигаться
по его строгой логике, он не видит реальности под специально-философским углом
зрения, а видит только обозначающие ее знаки. Да, может быть, еще наглядные примеры,
иллюстрирующие «применение» этих знаков...
Думаю, обо всем этом надо обязательно
поговорить на первом же занятии клуба. Надо постараться увлечь собравшихся философией,
показав ее органическую связь с жизнью, другими науками. Сюжетов для этого – масса.
Как случилось, например, такое чудо, что еще свыше двух тысяч лет назад человек
благодаря философии понял, что мир состоит из атомов? Если вопрос заинтересовал
хотя бы одного из присутствующих, надо попробовать подтолкнуть его к Демокриту.
Или другой сюжет: каким образом триста лет назад «абстрактная» философия в лице
Спинозы оказалась в ряде вопросов на несколько голов выше современного ей «конкретного»
естествознания, включая таких гениальных его представителей, как Ньютон? Более
того, поставила и решила проблемы (естественно, своими специфически-философскими
средствами и методами), над решением которых естествознание бьется еще и в наши дни?..
– Как я понял, вы считаете целесообразным начинать с философии домарксистской.
Получается, что клуб должен работать по программе философских факультетов?
– Вспомните, о чем писал Энгельс: нет иного способа научиться мыслить, кроме
изучения всей предшествующей философии. Конечно, сверхзадачей клуба, если уж его
создавать, должно быть выведение человека на уровень понимания таких вещей, как
«Логика» и «Феноменология духа» Гегеля, «Диалектика природы» Энгельса, «Материализм
и эмпириокритицизм» и «Философские тетради» Ленина. Но начинать с того же «Материализма
и эмпириокритицизма» вряд ли правильно. Вы можете заставить каждого законспектировать
эту работу, выучить ее основные выводы, но это не значит, что члены клуба ее действительно
поймут, что возрастет их философская культура. Это все равно что не окончившего
школу заставлять учить главу из высшей математики.
– Вы имеете в виду сложность ленинского произведения?
– Нет, речь идет отнюдь не о сложности изложения.
Если вы хотите развить мышление человека, то бесполезно, как это делается в школе,
а часто и в вузе, сообщать ему лишь результаты современной науки (в данном случае
философии) без пути, к ним ведущего. Ведь «твердо установленные истины» современной
науки – это не что иное, как результаты нелегких многовековых поисков, не что
иное, как с трудом обретенные ответы на когда-то вставшие вопросы. И прежде чем
сообщать ответы, надо показать, на какие именно вопросы эти ответы были найдены.
– И все же есть, наверное, и сложности иного порядка – терминологические,
сложности построения той или иной философской системы. Вспоминается, как подступался
к Гегелю такой незаурядный человек, как Михаил Бакунин. Начал конспектировать
«Феноменологию духа», но вынужден был бросить это занятие – работа оказалась ему
не по зубам. Принялся за «Логику», затем «Философию религии» и лишь потом вернулся
к «Феноменологии». Но ему пришлось шесть (!) раз составлять конспект первой главы,
прежде чем удалось усвоить сложные построения Гегеля. А признание Огарева, что
он после долгих занятий все еще «ничего не понимает в Гегеле»?
– Сложности здесь, конечно, есть. Поэтому и не надо начинать с Гегеля. Начинать
надо с более легкого и доступного – ну, допустим, с Гельвеция, умного, изящного и иронического
писателя, который очень небанальные вещи умел рассказывать, комбинируя десятки
анекдотов. Его трактаты «О человеке» и «Об уме» могут быть предметом разговора
на одном из первых заседаний клуба. При этом, конечно же, надо позаботиться, чтобы
работы эти прочитал каждый, чтобы было живое обсуждение, а не просто рассказ руководителя.
Кстати, от Гельвеция уже есть мостик к Гегелю – не к «Феноменологии духа» непосредственно,
а к уже упоминаемой небольшой статье «Кто мыслит абстрактно?», написанной, между
прочим, в подражание Гельвецию. Это не просто притча, ее положения получили развитие
и в «Феноменологии», и в «Логике». Так постепенно будет осуществляться восхождение
к сложным вещам. Важно лишь с самого начала пробудить интерес к самостоятельному
чтению философской литературы. Но никаких рецептов такого «пробуждения» опять-таки
быть не может. Шаблон, попытка создать программу философского клуба, пригодную
для всех, погубит дело на корню. Нельзя предусмотреть заранее, какой автор затронет
человека, где и когда он почувствует связь между своими размышлениями и философской
классикой. Одного увлечет Гельвеций. Другого – работы Дидро, такие как «Жак-фаталист»,
«Племянник Рамо» или «Письмо о слепых в назидание зрячим». Третьего – Декарт,
его «Правила для руководства ума», где хорошо видно, как самые глубокие философские
размышления рождаются из доступных пониманию каждого вопросов. То же самое у Спинозы,
о чем можно судить по введению к его «Богословско-политическому трактату». Надо
посоветовать прочитать это введение. А уж начнет ли затем человек читать сам
«Трактат» – вопрос второй. Не начнет – значит, надо искать другой путь...
– Он может начать и бросить в силу тех же причин, по которым Бакунин отложил в свое
время «Феноменологию духа». Ведь тот же Спиноза не прост, читатель может увязнуть
в его терминологии.
– Да, тут тоже есть своя трудность. А удастся ее преодолеть
или нет – зависит в первую очередь от руководителя клуба. Если он начнет пересказывать
произведения Спинозы, лишь переводя его термины на современный язык, то вряд ли
что получится путного от такого разжевывания. Нужен совершенно иной подход. Необходимо
показать ту реальную проблему, в которую уперлась мысль философа, совершенно независимо
от того, как он сам ее осознавал и в каких терминах выражал для себя и для других.
Иными словами, надо прояснить проблему на языке нашего, XX века. Подчеркиваю:
прояснить проблему, а не терминологию. Тогда человек получит ключ к прочтению,
тогда и терминологию освоит без особого труда. В общем-то даже в самых сложных
философских системах нет ничего такого, чего каждый при желании не смог бы понять
и освоить. Для иллюстрации приведу пример исключительный.
Несколько лет назад я пытался приобщить к философии четырех
совсем еще молодых людей. Это были люди, отгороженные от мира барьером
слепоглухонемоты. Представьте на минуту, что это значит: они не видят и не
слышат, общение с ними возможно только через руку с помощью специальной азбуки.
Короче говоря, наш «философский клуб» действительно был уникальным.
И вот одна из этой четверки, восемнадцатилетняя Наташа Корнеева
написала мне после нескольких наших занятий письмо.
«Раньше о философии я имела
очень смутное представление, – говорилось в письме. – В книгах иногда проскальзывали
обрывки философских рассуждений, которые я не совсем понимала, а меня называли
философом, если я начинала мудрить над чем-нибудь, пускалась в путаные объяснения.
Постепенно у меня сложилось представление о философии как о чем-то запутанном,
очень сложном и недоступном». И после этого, как бы продолжая наши «разговоры»
на занятиях, Наташа писала: «Удивительно и непонятно: мозг и я – [16] как бы разные
вещи, и однако же я – мозг. Вообще, что такое я? Тело мое, мозг мой, а где же я сама?»
Это потрясающие строчки. И дело даже не только в том, что вопрос сформулирован
просто великолепно: емко, остро, резко, острее и резче, чем поставил его такой
мыслитель, как Декарт. Прекрасно то, что он сформулирован самостоятельно, а не
вычитан из книг, в нем виден собственный интеллектуальный поиск, видно живое и
индивидуальное ощущение подлинно философской проблемы. А это несравнимо важнее
для развития культуры мышления, чем если бы человек заучил десятки самых умных
ответов на тот или иной вопрос, не поднявшись до постановки самого вопроса, а
то и не подозревая даже о его существовании. Я повторяюсь, но это очень важно:
именно с вопросов начинается мышление, и от того, насколько правильно они поставлены,
зависит и правильность ответов. У клуба есть одно своеобразное преимущество перед
школой и любым другим учебным заведением. Если его руководитель сведет свою деятельность
к сообщению и внушению «готовых ответов», то клуб имеет возможность развалиться,
захиреть, не состояться. Преимущество клуба – в добровольности посещения. Ведь
что происходит там, где усвоение «готовых ответов» является обязательным, а неусвоение
их сопровождается наказанием в виде неудовлетворительной оценки? А то, что преподаватель
может не только не развить в своих учениках ума, но и способствовать тому, чтобы
этот ум заснул, атрофировался даже там, где он существует...
– Эвальд Васильевич, вы ссылались на высказывание Энгельса о том,
что нет иного способа научиться мыслить, кроме изучения всей предшествующей философии.
Очевидно, в этом деле нужны последовательность,
систематичность. Вы же, насколько я понял, ратуете за внесистемность, отвергаете
необходимость какой-либо последовательности. Вы говорите, что с одинаковым успехом
можно начинать и с Демокрита, и со Спинозы, и с Декарта, и с Гельвеция. Ваша точка
зрения распространяется только на философские занятия в клубе или вы придаете
ей универсальное, всеобщее значение?
– Речь идет только о клубе, где дать
систематическое знание истории философии, конечно же, невозможно. Но подтолкнуть
к систематическому самостоятельному изучению можно и нужно. Однако, как я уже
говорил, единую для всех программу такого «подталкивания» создать нельзя. Кого-то
я смогу заинтересовать философией античности, и такой человек после этого, возможно,
захочет изучать мировую философскую мысль последовательно, этап за этапом. А если
античность оставит его равнодушным, если проблемы, над которыми бились мыслители
древности, не соприкасаются никак с теми вопросами, которые человека сейчас волнуют?
В таком случае он на второе занятие не придет. Вот почему надо искать свой подход
к каждому, а с чего начать – принципиального значения не имеет.
Главное – возбудить интерес, причем интерес к прогрессивным и лучшим философам.
Главное – побудить к самостоятельному размышлению, философствованию. А если уж вы добились,
что человек начал углубленно размышлять над проблемами, которые волновали, скажем, французских
просветителей, то он, могу вас заверить, не замкнется в этих проблемах.
Умному руководителю лишь предстоит позаботиться о том, чтобы показать связь,
преемственность этих проблем с теми, которые стояли перед мыслителями предшествующих поколений,
и с теми, которые встали потом перед философами поколений последующих. Если кто-либо
начал понимать вопросы, с которыми человечество столкнулось на том или ином этапе
своего умственного развития, если эти вопросы стали его собственными вопросами,
то показать такую связь и преемственность не очень сложно. Если Наташа Корнеева
сумела самостоятельно сформулировать свой вопрос, то через него я могу вывести
ее на учение любого философа любой эпохи. Но если бы она всего лишь заучила какой-либо
ответ или даже сумму ответов-прописей, то никакой связи, никакой преемственности
философской мысли я ей показать не смогу. Так что, повторяю, дело вовсе не в том,
с чего начать. Главное, как начать, чтобы пробудить самостоятельное мышление.
И здесь к каждому нужен свой подход.
– Очевидно, его реализация предполагает
определенные ограничения, в частности количественные. В аудитории, собравшей сто
или двести человек, до каждого не дойдешь. Значит ли это, что массовость противопоказана
философскому клубу? Что речь правомерно вести лишь о философском кружке при клубе
или Доме культуры?
– Думаю, что нелепо гнаться за большими аудиториями.
Надо, чтобы любой из присутствующих имел реальную возможность высказаться по обсуждаемым
проблемам. Больше десяти человек в философском клубе такую возможность, по сути,
перечеркивают. [17]
– В Ташкенте в свое время пробовали говорить о философии
и в большой аудитории, причем пытались обеспечить обратную связь с залом, для
чего на сцену выходил не один лектор, а сразу два, которые вели между собой диалог.
Первый читает самую обычную лекцию по какой-либо философской проблеме, а второй
выступает как бы от имени зала, имитируя житейское представление о той же самой
проблеме, позицию «здравого смысла». Опыт показал, что это стимулирует активность
собравшихся, увеличивает количество вопросов, реплик, выступлений. Как вы относитесь
к подобным начинаниям?
– Надо пробовать, искать, но при этом постоянно
помнить, что активность аудитории и большое число заданных лектору вопросов –
не самоцель, что сверхзадача клуба – воспитывать диалектическое мышление, умение
самостоятельно формулировать противоречия жизни, искать им умные решения, способность
не шарахаться, сталкиваясь с разными точками зрения, а усматривать в разногласиях
различные аспекты предмета спора.
– В последние годы в практике преподавания
философии появились новые методы, призванные приблизить ее к жизни, к живым коллизиям.
Я имею в виду специальные упражнения, своеобразные философские «задачи», решая
которые, учащийся, по замыслу создателей упражнений, лучше усвоит те или иные
философские положения и законы. Речь, по существу, идет об интеллектуальном тренинге,
о том, чтобы, анализируя предложенные ему познавательные ситуации, человек приобрел
навыки применения философских знаний к исследованию реальных проблем. Что вы думаете
о возможности использовать этот метод в философском клубе?
– К таким вещам
надо относиться осторожно. И не только в клубе, но и в школе, вузе. Лучше примеры
не выдумывать, а воспользоваться теми фактами, которые приводит сам собеседник,
живой человек, пришедший в клуб, подхватить эти факты и дать им философское истолкование.
Обучение философии – не обучение арифметике, которое строится по принципу освоения
типовых решений типовых задач. Кстати, этот метод и в арифметике плох, ибо математического
мышления он не воспитывает: ведь в строгом смысле мышление начинается с решения
нетиповых задач. Тем более плох этот метод в обучении философии. Искусственная
учебная ситуация всегда достаточно абстрактна, многие факты и условия из нее специально
исключаются. Нет, лучше идти от примеров и ситуаций, которыми полна жизнь и которые
у каждого человека свои, индивидуальные, – только так можно сформировать живое
конкретное мышление. В таких примерах и ситуациях всегда содержится в зародыше
философский вопрос, философская проблема, и надо помочь человеку грамотно сформулировать
ее. А тот метод, о котором вы говорите, вопрос преподносит готовеньким. Он учит
искать решения и не учит формулировать вопросы, а потому самостоятельное мышление
выработать не в состоянии. Не надо, конечно, отвергать этот метод совсем. Но он
не является ведущим.
– Коли уж речь зашла о примерах и фактах, с которыми
придут в клуб молодые (а быть может, и не очень молодые) люди, стоило бы, наверное,
предусмотреть одну ситуацию. Дело в том, что примеры эти могут быть не только
практическими, житейскими, но и духовными, «философскими», причем могут носить
как характер вопроса, так и характер утверждения ложных философских взглядов.
Иной начитается, скажем, буржуазных философов, воспримет их суждения за истину
в конечной инстанции, принесет эту «истину» в клуб и с жаром начнет отстаивать.
Как бы вы поступили в таком случае, окажись на месте руководителя клуба? Ведь
подобная ситуация может возникнуть на первом же занятии, когда большинство собравшихся
еще не готово воспринять серьезную контраргументацию...
– Если в аудитории
найдется человек, начитавшийся такой литературы, не надо от него отмахиваться,
равно как и откладывать разговор на «потом». Надо его высказываниям аргументированно
противопоставить классические образцы философии, не менее яркие по стилю, но превосходящие
глубиной и гуманистической направленностью. Задача – убедить именно этого человека,
а не всех сразу, потому что других, возможно, вопросы, которые его волнуют, вовсе
не трогают. А польза в конечном счете будет для всех, даже если не все сразу все поймут.
Такой разговор полезен еще и по другой причине. Всякая реальная проблема,
требующая применения «ума», всегда и везде формулируется в виде противоречия и
обнаруживается для людей в виде ситуации «одни говорят так, другие – этак», и
неизвестно, кто из них прав. Вот эта ситуация только и пробуждает в человеке самостоятельный
ум, поскольку диктует ему: «Попробуй разобраться сам»... Если такого рода ситуация
не возникает, в человеке не просыпается даже потребность в самостоятельном мышлении
и его интеллект ориентируется просто-напросто на действия по уже готовым, проторенным
дорожкам, по заученным схемам. Так что если кто-то выдвинет какое-либо суждение
буржуазного идеолога в качестве утверждения, то умный руководитель всегда доведет
это утверждение до вопроса, до противоречия, покажет другие решения той же проблемы,
которая «разрешена» данным утверждением, выдвинет контрутверждения, имевшие место
в истории философии, и таким образом создаст ту самую ситуацию, когда «одни говорят
так, другие – этак».
Человеческая мысль развивается только через противоречия
– этот принцип издавна считается «ядром диалектики». Так происходит и в самых
сложных случаях развития мысли, и в самых простых. И если вы создаете философский
клуб, то принцип этот должен определять всю атмосферу его деятельности, начиная
с первого же занятия.
– Давайте попробуем конкретизировать разговор о названном
вами принципе, «приземлить» его, что ли, проиллюстрировать конкретными примерами,
которыми можно было бы воспользоваться на занятиях...
– Примеров можно
привести тысячи. Лучше всего, повторяю, если они будут идти от жизни, то есть
от самих людей, собравшихся в клубе. Но есть и классические примеры, и они тоже
весьма поучительны, ибо демонстрируют могучую силу диалектики.
Скажем, именно
диалектика дала возможность Марксу решить проблему, о которую сломала себе голову
буржуазная наука, – проблему рождения капитала из обмена товаров. Противоречие
здесь было зафиксировано самое острое. Дело в том, что высшим законом рыночных
отношений является обмен эквивалентов – равных стоимостей. Если я имею предмет,
стоящий пять рублей, я могу его обменять на другие товары, которые стоят пять
рублей. Я не могу путем обмена – ряда покупок и продаж – превратить пять рублей
в двадцать (если, конечно, исключить спекуляцию, обман). Но как же возможна тогда
прибыль, прибавочная стоимость, капитал? Ведь его закон – постоянное «самовозрастание»,
когда пять рублей то и дело превращаются все-таки в двадцать, когда капиталист
обменивает копейку на копейку, никого ни разу не надув, и тем не менее получает
в итоге рубль...
Думаю, не стоит подробно рассказывать, как Маркс сформулировал
и разрешил это противоречие, как ему помогло здесь мастерское владение диалектическим
методом, – это увело бы нас от темы беседы. Но разобрать этот пример в клубе было
бы полезно.
– Эвальд Васильевич, подробно он уже разобран в вашей книге
«Об идолах и идеалах», к которой я, пользуясь случаем, и отсылаю будущих посетителей
философских клубов, если такие возникнут. Кстати, вы все время подчеркивали, что
людей надо ориентировать на изучение классических образцов философской литературы
и ничего не говорили о литературе современной. Очевидно, она тоже должна и может
сыграть свою роль в пробуждении и развитии интереса к философии. Тем более, что
в последнее время появились книги, в которых научность и глубина органически сочетаются
с яркостью, публицистичностью изложения. Я имею в виду книги и статьи М. Лифшица,
Г. Волкова, И. Кона, Г. Водолазова, Э. Соловьева, Ф. Михайлова...
Каких авторов и какие работы вы могли бы еще порекомендовать?
– Пожалуй, я не стану отвечать на этот вопрос. Умный руководитель клуба сам посоветует,
что сочтет нужным. Есть немало хорошей литературы, много и такой, которая лишь отталкивает
от философии или создает о ней превратное представление, формирует навыки формально-словесного,
схоластического философствования. Поэтому я бы в первую очередь ориентировал на
чтение работ, качество которых проверено столетиями. Человек, чей вкус сформировался
на такой литературе, вершиной которой является материалистическая диалектика Маркса,
Энгельса, Ленина, не обманется, он и в обилии современной литературы сумеет отличить
зерна от плевел. А воспитать такой вкус – разве это не задача философского клуба?
– Получается, что успех его деятельности полностью будет зависеть от руководителя.
Умный руководитель – дело пойдет. Нет – ничего не получится. А зависит ли здесь
что-либо от клубного работника, клубного организатора? Хотели бы вы ему что-нибудь
посоветовать?
– От клубного организатора, конечно, зависит многое. И главное,
ему надо знать, кого пригласить на роль руководителя, а здесь формальные критерии
не годятся, здесь доктор наук может оказаться менее подходящей фигурой, чем талантливый
аспирант или толковый студент философского факультета. Что требуется клубному
работнику, чтобы не ошибиться в выборе? Не так уж и мало: самому интересоваться
философией, представлять себе в общих чертах содержание работы клуба, знать те
принципы его деятельности, которые могут обеспечить успех. Именно об этом мы с
вами и беседовали. [18]