Логическое и историческое

«Вопросы диалектического материализма. Элементы диалектики».
Москва, 1960, с. 310-343

Вопрос об отношении логического к историческому или, как сформулировал его К. Маркс, об отношении научного развития к действительному развитию – это один из сравнительно молодых философских вопросов. В истории философии известны два способа постановки и решения проблемы исторического и логического. Имеются в виду в данном случае немецкая идеалистическая диалектика, наиболее полно представленная в системе Гегеля, и марксистская материалистическая диалектика.

Немецкая классическая философия ставила проблему с самого начала узко (по сравнению с ее подлинным объемом). Действительное развитие, действительная история усматривались ею в полной мере лишь в сфере духовных явлений. Лишь дух, но не природа сама по себе, рассматривался представителями немецкой классической философии как реальность, переживающая историю в строгом смысле этого слова. Природа приобщается к развитию постольку, поскольку она вовлекается в процесс развития духа, превращается во внешнюю форму, в материал воплощения исторического развития духа. Развитие духовной культуры человечества рисуется на фоне неподвижной, застывшей во времени, от века и навеки равной себе материальной природы.

Последовательное и неуклонное проведение этой точки зрения и было осуществлено в гегелевской концепции. Научные системы, формы правового и политического устройства, системы норм морали и нравственности, этапы развития искусства и промышленности – все это [310] изображалось в качестве продуктов деятельности логического разума, составляющего стержень, ядро, «сущность» человеческого существа.

«Логическое», т.е. законы и формы деятельности мышления, превращается в глазах идеалиста в первоначало, в верховный закон, управляющий историческим развитием человечества. «Историческое» вообще предстает как нечто вторичное, производное от «логического», изображается как его внешнее проявление, обнаружение, видимость.

При этом гегелевская концепция захватывает в орбиту своего истолкования и природу вне человека. Правда, развитие природы, взятой самой по себе, в расчет этой концепцией не принимается, оно вообще остается вне поля зрения Гегеля. Но, принимая во внимание активную деятельность человека, направленную на изменение природы, Гегель идеалистически вводит идею развития и в понимание природы, т.е. учитывает развитие знаний о природе. А здесь, как и везде, он в качестве внутреннего закона открывает опять-таки логический закон.

О чем бы Гегель ни говорил, речь по существу идет об отношении логики развитого мышления к истории формирования этой логики. Естественно, что реальная история при этом понимается крайне односторонне и абстрактно, как ряд ступеней, по которым человеческое сознание восходит к пониманию закона своего собственного развития, своей собственной деятельности.

Система форм и категорий логики превращается тем самым в целевую причину реального исторического процесса. Все богатство реальных исторических событий низводится до роли средства обнаружения логической природы абсолютного духа, воплощающегося в самосознании человека. Логический разум «отчуждает» себя во вне, в виде исторических событий и созерцает в них затем самого себя, приходя таким образом к самопознанию. В ходе этого самопознания он заодно бессознательно и автоматически творит и эмпирическую историю как некоторый побочный продукт, как орудие, с помощью которого совершается это самопознание. [311] Предметная эмпирическая реальность начинает казаться лишь пассивным зеркалом, в котором отражается эволюция развивающегося логического разума.

«Историческое» оказывается отражением «логического», т.е. реальное их отношение перевертывается.

Но, как ни мистично было это понимание, в нем впервые был поставлен вопрос о диалектическом совпадении логического развития и реального исторического процесса – вопрос, который никем до этого не ставился.

В решении Гегелем вопроса об историческом и логическом, которое, как казалось, решалось совершенно на этой ложной основе, заключалось рациональное зерно, отмеченное В.И. Лениным.

Логика развитого мышления (следовательно, и логика как теория) есть на самом деле результат, итог, вывод всей истории практического и духовного развития человечества, обобщенное выражение реальных закономерностей, которым подчиняется развитие человеческой культуры в целом.

Но поскольку развитие материальной и духовной культуры человечества в общем и целом подчинено тем же самым всеобщим законам, что и любой другой процесс, также осуществляется на основе законов природы и никогда не может выйти за их границы, то, находя самое общее выражение для закона развития человеческой культуры, философия тем самым находит те законы, которым одинаково подчиняется развитие любого процесса – природного, общественного или духовного.

Таким образом, в логике, совпадающей с объективной диалектикой, философия и находит выражение той всеобщей форме, в которой совершается историческое развитие природы, общественного организма и самой способности мыслить. Но эта форма в силу своей абсолютной всеобщности оказывается по отношению к любому частному процессу развития, взятому в отдельности, чем-то по существу, «по природе», первым.

Разумеется, что в этом рациональном виде смысл и значение гегелевской постановки вопроса об отношении логического к историческому был понят только в [312] результате критики ее с позиции диалектического материализма.

Одновременно с выяснением рационального зерна стала очевидной и крайняя ограниченность гегелевской постановки вопроса.

У Маркса и Энгельса вопрос ставится на совершенно новой основе. Прежде всего сама проблема отношения исторического к логическому выступает, с точки зрения материалистической диалектики, более сложной, более многоплановой проблемой, нежели она казалась с гегелевских позиций. В число условий проблемы включается здесь еще один и притом самый важный и сложный фактор, которого Гегель в своих исследованиях по существу не учитывал. Это – историческое развитие самой предметной объективной реальности, совершающееся совершенно независимо от сознания и воли человека.

Гегель абстрактно отождествил историю предмета с историей человеческих знаний о нем. Поэтому весь вопрос у него по существу сводился к выяснению той закономерной связи, в которой стоят друг к другу теоретическое знание и история становления этого знания.

С точки зрения диалектического материализма проблема выглядит сложнее. Развивается, переживает действительную историю прежде всего сам предмет, а затем развиваются знания о нем.

Итак, вопрос состоит в том, чтобы понять ту закономерную связь, в которой теория находится, во-первых, с историей предмета, во-вторых, с историей человеческих знаний о нем, с историей теории.

Здесь мы сразу же сталкиваемся со специфической трудностью. Научное развитие, научный анализ объективных форм существования предмета, как правило, вообще «избирает путь, противоположный их действительному развитию» 1.

Наука вообще появляется тогда, когда исторический процесс уже дал некоторые результаты. Исходя из этих результатов, наука лишь постепенно приходит к их реальным истокам. Она задним числом воспроизводит действительное развитие в мышлении, в понятии. Отсюда и [313] получается, что «...историческое развитие всех наук только через множество перекрещивающихся и окольных путей приводит к их действительной исходной точке. В отличие от других архитекторов, наука не только рисует воздушные замки, но возводит отдельные жилые этажи здания, прежде чем она заложила его фундамент» 2.

Естественно возникает вопрос: если задачей научной теории является познание предмета в его историческом развитии, то не будет ли правильнее в таком случае вообще оставить в покое историю того, что уже написано, т.е. человеческих знаний об этом предмете? Не следует ли прямо обратиться к фактам и в их рассмотрении решить задачу?

Такой вывод может показаться естественным, здравым и материалистическим. Но таким он кажется только на первый взгляд. Дело в том, что рассмотрение фактов, касающихся истории возникновения и развития предмета, оказывается невозможным без сколько-нибудь отчетливого представления о том, что такое тот предмет, историю которого предстоит исследовать. Иначе вообще нельзя решить, относится данный факт к истории исследуемого предмета или нет, следует его учитывать при исследовании или же надо оставить в покое? Анализ теоретических представлений о предмете поэтому оказывается тесно связанным с анализом исторических фактов и в значительной мере предопределяет его характер.

Вопрос об отношении логического развития теории к реальному историческому развитию встал перед Марксом непосредственно в ходе его занятий политической экономией в связи с тем, что «Критику политической экономии даже и согласно приобретенному методу можно было проводить двояким образом: исторически или логически» 3. [314]

Дело в том, что сведение критических счетов с предшествующими теориями было для К. Маркса вовсе не побочным, второстепенной важности занятием, а прежде всего той единственно возможной формой, в которой может быть осуществлен теоретический анализ эмпирических фактов. «Капитал» не случайно имеет второе название (подзаголовок) – «Критика политической экономии».

Марксу был всегда решительно чужд тот вульгарно-эмпирический взгляд, согласно которому науку можно развивать «прямо из фактов», игнорируя все предшествующее развитие теории, понятий и категорий, выражающих существо этих фактов. Этому убеждению Маркс всегда противопоставлял свой взгляд на развитие теории как на исторический процесс, в ходе которого новая теория – новое «логическое» понимание фактов – может возникать только через усвоение и критику предшествующих теорий.

Самая революционная теория возникает на основе всего предшествующего теоретического развития и в максимальной мере усваивает путем творчески-конструктивной критики все действительные завоевания этого развития, проверяя их практикой. Эту особенность марксизма не раз подчеркивал В.И. Ленин в борьбе против пролеткультовского нигилизма по отношению к предшествующей культуре.

Иными словами, теоретический анализ фактов и сведение критических счетов с предшествующими теориями – это две неразрывно связанные между собой стороны исследования, одна без другой совершенно невозможные. Поэтому и вопрос о способе критики предшествующей теории был одновременно и вопросом о способе анализа эмпирических фактов, о способе развития теории.

В обоих случаях категории, ранее развитые наукой, подвергаются критическому сопоставлению с реальными фактами, данными в созерцании и представлении, с эмпирическими фактами, с новой практикой. В этом отношении никакого различия между «логическим» и «историческим» способами анализа категорий и фактов нет и быть не может. [315]

Различие заключается лишь в следующем. При так называемом «историческом способе» имеющаяся теория непосредственно критически сопоставляется с теми самыми историческими фактами, на основе которых она возникла. Например, если бы К. Маркс выбрал этот способ, то трудовая теория стоимости Смита и Рикардо сравнивалась бы с фактами, современными Смиту и Рикардо. При «логическом» же способе критики этой теории, который и избрал К. Маркс, категории трудовой теории стоимости непосредственно сопоставлялись им с фактами, которые он наблюдал сам, с современной ему экономической действительностью, т.е. сопоставлялись с фактами и практикой, наблюдаемыми на более развитой стадии истории капитализма. Этот способ критики, как показал Ф. Энгельс, имел целый ряд преимуществ перед «историческим» способом. Во-первых, современные Марксу факты были ему гораздо лучше известны и при необходимости могли быть тщательнее проверены, нежели факты более или менее отдаленного прошлого. Во-вторых, они гораздо ярче и отчетливее выявляли все необходимые тенденции капиталистического развития, чем те факты, которые знали и теоретически выражали Смит и Рикардо.

Ведь все те законы и формы капиталистического хозяйства, которые в конце XVIII и начале XIX в. проявлялись еще недостаточно ясно, к середине XIX в. приобрели гораздо более зрелую и классически отчетливую форму выражения. Достаточно указать на кризисные явления.

«Логический» способ позволяет рассматривать каждое экономическое (когда речь идет о политической экономии) явление именно в той точке, где оно достигло максимально полного и зрелого выражения. Ясно, что в сопоставлении с фактами развитого капитализма гораздо легче было обнаружить как «рациональное зерно» трудовой теории стоимости, так и ложность ее теоретических построений. Кроме того, этот способ критики давал в качестве своего непосредственного результата теоретическое понимание современных Марксу актуальных эмпирических фактов и практических проблем, тогда как при «историческом» способе были бы непосредственно [316] поняты факты, современные Смиту и Рикардо. Понимание же современности осталось бы задачей, которую пришлось бы решать специально.

Но эти преимущества, с философской точки зрения, останутся непонятными, если не показать, как и почему «логический» анализ (т.е. анализ, исходящий из фактов, относящихся к исторически высшей ступени развития предмета, из результатов развития) может сам по себе давать историческое по существу, хотя и логическое по форме, понимание даже в том случае, когда реальная история, приведшая к этим результатам, специально и не исследуется.

Если речь идет об отношении теории к реальному историческому процессу, то оказывается, что принципиально возможны два случая. 1. Теория развивается слишком быстро для того, чтобы сам предмет мог сколько-нибудь существенно измениться. Это характерно для естественных наук – для астрономии, для физики, химии, биологии и т.д. 2. Предмет исследования развивается таким образом, что сроки его развития сравнимы со сроками развития теории. Разные ступени развития науки отражают существенно-различные ступени развития предмета, крупные исторические перемены в его строении. Это характерно не только для политической экономии, но и для всех общественных наук – истории, эстетики, правоведения, логики, теории познания и т.д.

В первом случае применение логического способа критики предшествующих теорий, с точки зрения философии, вообще является единственно возможным. Так теоретики разных столетий Ньютон, Эйнштейн, Кант, Лаплас, О.Ю. Шмидт имели дело с одним и тем же объектом и на одной и той же ступени его исторического развития, с объектом, который совершенно не изменился. Солнечная система или законы соотношения движения, времени и пространства не претерпели никаких существенных перемен, изменений за время, протекшее между Ньютоном – Кантом и Эйнштейном – Шмидтом. Строение атома ныне почти остается одним и тем же, что и во времена Демокрита.

Здесь мы имеем дело с тем случаем, который был [317] принципиально учтен гегелевской постановкой вопроса об отношении «логического» к «историческому»: предмет представляет собой в течение данного промежутка времени неизменную картину, а знания о нем, теория о нем развивается. В данном случае понятно и оправдано применение логического способа критики теорий, созданных десятки, сотни и даже тысячи лет назад. Старая теория и ее категории, будучи сопоставлены с фактами, наблюдаемыми сегодня, естественно и истолковывается как неполное, как одностороннее, как абстрактное отражение предмета. Новая же теория предстает в этом случае как более полное, более конкретное теоретическое выражение того же самого предмета. Поэтому все положительное прежней теории включается в новую теорию на правах абстрактного момента. Отбрасывается лишь представление, что старое понимание было исчерпывающим и конкретным, каким оно казалось создавшему ее теоретику.

Старая теория (не вся целиком, а все то, что приемлемо в ней, т.е. заключающаяся в ней относительная истина) превращается в один из частных случаев новой теории. При этом положения, казавшиеся в определенное время выражением всеобщего закона существования предмета «логически» первичным, внутри новой теории предстают как производные выражения какой-то более глубоко заложенной в предмете закономерности, как абстрактное проявление иного конкретно-всеобщего закона.

Характерным примером такого отношения между положениями старой и новой теории может служить хотя бы известный «принцип соответствия», к которому подошла современная физика.

Иначе обстоит дело во втором случае. Здесь может возникнуть сомнение – не мы ли допустили ошибку и несправедливость по отношению к предмету и к исследователям прошлого, если будем критиковать теорию, созданную десятки, сотни или тысячи лет назад, с точки зрения тех фактов, которые наблюдаем сегодня?

Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что мы имеем дело с одним и тем же предметом, но только [318] на разных ступенях его исторического развития, его исторической зрелости и, следовательно, второй случай не только можно, но и должно методологически свести к первому как к более простому. Ведь теория, т.е. логическое, систематически развитое понимание предмета, имеет дело исключительно с всеобщими формами и законами предмета, которые составляют в своей конкретной совокупности внутренне-присущую ему структуру. Они не могут исчезнуть без того, чтобы не исчез, не «развалился» сам предмет как данный, конкретный специфический объект.

С другой стороны, те формы и закономерности, которые имеют место на одной ступени исторического развития предмета и бесследно исчезают на другой, уже самым фактом своего исчезновения объективно доказывают, что не принадлежат к числу внутренне-необходимых условий его конкретного бытия, к числу всеобщих и необходимых условий его развития.

Поэтому применение «логического» способа анализа фактов и понятий (категорий) полностью оправдывается и во втором случае. И здесь не только можно, но и должно подвергать критике категории, созданные наукой десятки, сотни и даже тысячи лет назад, с точки зрения их соответствия фактам, современным теоретику, относящимся к развитой зрелой стадии развития того же самого предмета.

К. Маркс в логическом анализе теорий своих предшественников сознательно и систематически руководствовался этим соображением. Это, конечно, не означает, что «исторический» способ критики полностью им игнорировался. Там, где это возможно, К. Маркс постоянно обращался к нему, выявляя исторические обстоятельства, при которых родились разбираемые им теории и категории, рисуя конкретно-исторический фон их возникновения. Однако «исторический» способ у К. Маркса играет везде лишь подчиненную роль, роль вспомогательного средства, роль проверочной инстанции. Столбовой дорогой критического анализа фактов и категорий все время остается «логический» способ критики. Особенно ясно это видно в «Капитале». В таком понимании [319] «логический» способ анализа открывает пути и для правильного понимания истории, фактов прошлого, дает верные методологические ключи к его пониманию. «Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны» 4, – афористически выражает это обстоятельство Маркс. «Намеки на высшее», «зародыш» этого высшего, могут быть усмотрены в прошлом лишь тогда, когда это «высшее» само по себе проанализировано, познано, известно. Сама эмпирическая история постигается правильно лишь в том случае, если правильно (т.е. конкретно-исторически) постигнута «сущность» предмета, историю которого хотят рассмотреть. Последняя же может быть найдена только «логическим» способом. Маркс конкретно доказал правильность этого пути в «Капитале».

Как известно, исторический очерк эпохи «первоначального накопления» дан в «Капитале» в XXIV главе. Этому предшествует двадцать три главы, посвященные «логическому» выяснению сущности капиталистических отношений. Ответ на вопрос об исторических обстоятельствах рождения капитала дается после того, как получен четкий ответ на вопрос «что такое капитал?». В обратном порядке невозможно было бы сделать ни то, ни другое.

Таким образом, вопрос об отношении «логического» к «историческому» непосредственно примыкает к вопросу о том, как и почему «логический» анализ (т.е. анализ фактов, относящихся к высшей, развитой стадии исторической зрелости предмета) может давать конкретно-историческое понимание даже в том случае, если история, «прошлое», лежащее позади «настоящего», специально и не рассматривается 5.

Все дело, стало быть, заключается в том, чтобы понять «настоящее» по существу, исторически. И для того, чтобы это сделать, вовсе не обязательно забираться в [320] глубину веков и исследовать в деталях эмпирическую историю, предшествующую настоящему. Скорее, наоборот, правильное понимание настоящего приоткрывает тайну над его прошлым.

«...Для того, чтобы развить законы буржуазной экономии, нет надобности писать действительную историю производственных отношений. Напротив, правильное созерцание и дедукция производственных отношений, которые сами сложились исторически, всегда ведет к некоторым первым соотношениям (на манер того, как эмпирически найденные числа в естествознании), к указанию на прошлое, лежащее позади этой системы. Эти указания, вместе с правильным пониманием настоящего, дают также и ключ к пониманию прошлого...» 6, – отмечал К. Маркс в подготовительных работах к «Капиталу».

Немало сделал в этом отношении Ф. Энгельс. На материалах истории русского капитализма написал свой бессмертный труд «Развитие капитализма в России» В.И. Ленин.

Следовательно, «исторический момент» заключен в самой форме «логического» анализа. Кроме того, «логический» способ анализа в его диалектико-материалистическом понимании для К. Маркса был «не чем иным, как тем же историческим способом, только освобожденным от его исторической формы и от нарушающих его случайностей» 7.

Что это значит? На чем основывается эта таинственная способность «логического способа критики» давать историческое понимание фактов даже в том случае, если «история» их возникновения и развития и не исследуется? Понятно, что этот способ может опираться только на то реальное обстоятельство, что в результатах исторического процесса каким-то образом, в каком-то измененном виде содержится, «сохраняется» история их происхождения. Поэтому проблема, которая на первый взгляд представляется чисто «гносеологической», реально [321] оборачивается в другую проблему – в проблему того объективного закономерного отношения, в котором находятся друг к другу реальный процесс исторического развития и его собственные результаты.

Выше мы отметили, что все действительно необходимые (всеобщие) моменты, характеризующие предмет как данное конкретно-историческое «целое», сохраняются в нем на всем протяжении его исторического развития, составляя закон его существования и развития.

Следовательно, необходимо выяснить, в каком именно виде сохраняются на высших ступенях развития предмета всеобщие и необходимые условия его исторического возникновения и развития, в каком виде они объективно воспроизводятся в каждой точке развития, на каждой стадии исторической зрелости исследуемого предмета.

Любой конкретно-исторический процесс реального развития начинается не на пустом месте, тем более не в эфире чистого разума, а внутри и на основе определенных предпосылок, созданных предшествующими ему во времени процессами. Биологическое развитие (история жизни) предполагает совершенно независимо от жизни сложившиеся химические предпосылки, не говоря уже о специфических условиях, складывающихся на немногих небесных телах. Общество начинает свою историю на основе предпосылок и условий, созданных природой. И вся его история и состоит в том, что эти условия и предпосылки пересоздаются, преобразуются человеком. Вообще всякая новая, более поздняя по времени своего появления, а по природе своей более высокая и сложно-организованная форма движения возникает на основе менее сложных и продолжает свое развитие в постоянном и очень сложном взаимодействии с ними. Но здесь и начинается диалектика развития.

Дело в том, что новая, исторически позднейшая и более сложная форма развития вовсе не остается только «результатом», только пассивным «следствием» предшествующего процесса развития. «Результат» активно преобразует те условия, внутри которых он первоначально возник. Более того, если эта выявившаяся форма развития (в природе ли, в обществе или в мышлении) [322] оказывается действительным началом нового направления в развитии, началом качественно новой формы взаимодействия, то она с необходимостью превращает исторически предшествующие ей формы развития во внешние формы своего собственного осуществления, в побочные формы своего конкретного бытия, в «органы своего тела».

Каждая новая, высшая форма развития начинает своим собственным движением сохранять и воспроизводить все действительно необходимые условия своего существования, начинает «порождать» из себя все, что было создано до нее предшествующим развитием. Она активно воспроизводит унаследованные от предшествующего развития необходимые условия своего конкретного бытия. Движение в данном случае идет по спирали, характерной для всякого действительно диалектического поступательного развития.

В «Капитале» К. Маркс конкретно и в мельчайших деталях показал, как это происходит, одновременно раскрыв всеобщий диалектический закон (а потому и закон логики). Капитал утверждает себя как новую, качественно высшую ступень в экономическом развитии тем, что подчиняет своему движению, требованиям, заключенным в его специфической природе, все те необходимые предпосылки и условия, внутри которых он первоначально возник. Он начинает активно воспроизводить все действительно необходимые условия своего существования. Тем самым он одновременно стирает с них ту историческую форму, в которой они существовали до него. Рабочая сила как таковая, как вообще способность человека к труду, принадлежит к числу исторических предпосылок возникновения капитала так же, как и земля, как и полезные ископаемые, как воздух, солнце или машины. Капитал не воспроизводит рабочую силу как таковую. Он воспроизводит рабочую силу как товар, т.е. ту форму, в которой рабочая сила функционирует в качестве элемента капитала. Теория и отражает эту конкретно-историческую форму.

Таким образом, выявляются конкретно-исторические условия бытия капитала в отличие от просто [323] «исторических» условий его бытия, «предпосылок». То же происходит и с товарной формой, и с деньгами, и с торговой прибылью, и с рентой. Как таковые, они возникают раньше, чем капитал, производятся движением самого капитала, отражают по-своему его специфическое движение.

Отсюда и получается, что все действительно необходимые условия и предпосылки исторического возникновения капитала наблюдаются на поверхности развитого капитала. Они наблюдаются здесь в «очищенном от исторической формы» виде. Те же условия и предпосылки, которые не были абсолютно необходимыми условиями для рождения капитала, хотя при этом и повсеместно присутствовали, – все они исчезают в процессе развития капитала, «растворяются» в нем и не проявляются на высших ступенях его исторической зрелости.

И именно поэтому «логическому» анализу не приходится специально «очищать» «логику предмета» от чисто исторических случайностей, а также от чисто исторической формы проявления. Такое «очищение» за теоретика проделывает сам объективный исторический процесс. К. Маркс в подготовительных работах к «Капиталу» отметил по этому поводу следующее: «Если в развитой буржуазной системе каждое экономическое отношение предполагает другое в буржуазной экономической форме, и если, таким образом, каждое полагаемое (jedes Gesetzte) есть одновременно предполагаемое (Voraus setzung), то это отношение имеет место в любой органической системе» 8.

Это указание интересно тем, что закон, согласно которому каждое конкретно-историческое условие бытия вещи выступает одновременно как конкретно-исторический продукт, как обусловленное существованием вещи следствие, прямо утверждается как всеобщий диалектический закон, относящийся к «любой органической системе».

И действительно, реальная «органическая система» (конкретная система взаимодействующих явлений) не [324] может вообще возникнуть, если не происходит диалектического «перевертывания» условий существования предметов в следствия. Это происходит и в природе, и в общественном развитии, и в истории познания.

Первоначальное белковое тело, клеточка жизни, возникает совершенно независимо от каких бы то ни было биологических процессов как продукт химизма, притом как крайне неустойчивый в химическом отношении продукт. Мы не знаем достаточно точно, как первоначально возникла на Земле простейшая белковая структура. Химия до сих пор не в состоянии искусственно воспроизвести условия, при которых неживое с необходимостью превращалось бы в живое. Но внутри любого живого тела имеется необходимая совокупность этих условий, организм сам активно преобразует вещества, попавшие в него извне, не дожидаясь, пока вне и независимо от него существующая химическая среда породит живую белковую молекулу. Эта молекула, простейшая форма жизни, воссоздается внутри организма и его силами. Если бы этого не было, если бы простейшая форма жизни не воспроизводилась бы как следствие, как продукт самой жизни, а порождалась бы по-прежнему, как и на заре биологического развития – вне организма и совершенно независимо от него, чисто химическим путем – то эволюция жизни вообще не сдвинулась бы с места. Жизнь навсегда так и осталась бы всего-навсего побочным более или менее часто встречающимся продуктом химизма, который в силу своей неустойчивости все время превращался бы в первоначальное состояние и ни в коем случае не в более высокоорганизованные формы существования белковых тел. Жизнь же утвердилась поскольку живой организм активно воспроизводит клетки, поскольку химические процессы превращаются в «побочные» формы осуществления жизненного процесса.

Человек своим трудом сохраняет, воспроизводит и производит все необходимые условия своего специфически человеческого бытия, т.е. активно преобразует условия, данные ему природой, в условия, представляющие собой продукт его собственного существования в той мере, в какой природные условия пересозданы человеком, [325] они и являются подлинными условиями его специфически человеческого бытия.

К. Маркс в деталях показал диалектику возникновения и развития капитала. Капитал возникает в недрах докапиталистических формаций и зависит от условий, которые не им созданы. Вначале его существование полностью зависит, например, от числа крепостных, сбежавших в город из феодальной деревни. Сначала источники рабочей силы были разнообразны. Рабочим мог стать крепостной, сбежавший от феодала, разорившийся ремесленник, бродяга и т.д. Но когда они попадали в процесс производства прибавочной стоимости, то и сами становились условием возникновения капитала. Далее капитализм выпускает их из своей реторты такими же свободными от собственности на условия труда, какими они туда первоначально попали.

И поскольку капитал способен в своем развитии воспроизвести условие своего специфического существования, которое первоначально было создано не им, а какими-то другими, не зависящими от него процессами, постольку лишь и становится он «на свои собственные ноги». Только здесь капитал и становится независимым от милости других, неподвластных ему обстоятельств, подчиняет их себе и активно создает нужные ему условия. Этот акт и знаменует собой действительное начало его подлинной истории.

В развитии мышления вновь открытый теоретический принцип (новое понятие, новая теория), возникая на основе всего предшествующего развития знания, всех прежде развитых понятий и представлений, также не остается (если он верен) лишь его результатом, его итогом, лишь его следствием.

Новый теоретический принцип, представляющий собой конечный вывод из всего предшествующего теоретического развития, превращается из абстрактной гипотезы в конкретно-развитую теорию, когда с его помощью достигается объяснение всех тех частных явлений, которые ранее объяснялись с точки зрения других принципов. Именно так толкует В.И. Ленин и историю превращения принципов исторического материализма из [326] гипотезы в доказанную теорию. Новая теория, исходящая из вновь найденного принципа, вытесняет старую только тогда, когда она дает новое конкретное объяснение всем тем «частным» случаям, которые объяснялись старой неполно, абстрактно. Без этого новый теоретический принцип остается лишь гипотезой, а старая развернутая теория непоколебленной. Человек, остроумно заметил Гегель, не удовлетворяется, когда ему вместо дуба показывают желудь, неразвернутый, абстрактный принцип вместо системы конкретно истолкованных с его помощью фактов.

К. Маркс в «Капитале» наглядно и конкретно показал, что лишь с такой точки зрения в познании может быть осуществлен подлинный, т.е. конкретный по существу, историзм понимания вещей. Историзм «вообще», абстрактный историзм, столь же стар, как и сама философия. Такой «историзм» не чужд метафизическому миропониманию.

В наши дни идею развития вообще признает любой метафизик, который охотно рассуждает о необходимости «исторического» подхода к делу, охотно совершает экскурсы в «историю» предмета, подводит под свои представления «исторические» обоснования. И отличить подлинный – конкретный, диалектический – историзм от абстрактного «историзма» метафизики не так легко, как может показаться на первый взгляд.

На точку зрения абстрактного историзма (псевдоисторизма) сползти очень нетрудно, она кажется на первый взгляд естественной. Хочешь понять явление исторически – рассмотри историю его возникновения. Однако попытка это осуществить упирается в трудность, без помощи диалектики неразрешимую. Ведь любая конкретно-историческая реальность имеет за собой всю бесконечную историю мироздания. Поэтому попытка понять явление «исторически» в смысле рассмотрения всех тех процессов, которые так или иначе подготовили его рождение, неизбежно ведет в «дурную бесконечность», что не может привести к какому-либо конкретному и определенному научному результату.

Идя «назад» в прошлое, в историю явления, [327] приходится где-то остановиться, чтобы хоть с чего-то «начать». Лозунг абстрактного «историзма» никаких преград для субъективного произвола в этом отношении не выставляет и выставить не может. Но этого мало. Точка зрения абстрактного «историзма» неизбежно, помимо желаний теоретика, приводит к тому, что под видом «исторического» подхода к делу осуществляется самый грубейший антиисторизм.

Ведь ясно, что процесс возникновения и развития, например, капитала нельзя проследить, не обладая тем или иным, хотя бы самым приблизительным, пониманием того, что такое капитал. Если теоретик думает, что капитал – это «накопленный труд вообще», то совершенно естественно, что он обнаружит исторический пункт его рождения там, где неандерталец взял в руки дубину. Ведь дубина – это тоже «накопленный труд». Если же капитал понимается как деньги, приносящие, будучи пущенными в оборот, новые деньги, то его рождение будет усмотрено где-то в древней Финикии или Египте времен фараонов. За исторические законы возникновения капитала тем самым будут приняты законы возникновения совсем иных экономических (и даже доэкономических) форм, а капитал тем самым будет превращен в неисторическую категорию, в отношение, если и не «вечное», то во всяком случае, гораздо более древнее, чем оно есть на самом деле.

Рассмотрим детально этот вульгарно-исторический ошибочный ход рассуждения, взяв в качестве характерного примера так называемое первоначальное накопление в понимании буржуазных экономистов и в понимании К. Маркса.

Буржуазные экономисты времен К. Маркса тоже были вынуждены рассматривать капитал «исторически» и согласиться с тем, что капитал – не «вечное» явление, что он когда-то и где-то возник. Где и когда? «Исторически» капитал возник во всяком случае путем скопления средств производства в руках немногих. Как это конкретно произошло? Самыми различными путями. Здесь и пресловутая «бережливость», и наследство, доставшееся от феодального строя, и удачные торговые операции, [328] надувательство и даже грабеж. Во всяком случае капитал исторически возникает какими угодно путями, кроме одного, кроме присвоения прибавочной стоимости путем эксплуатации наемного рабочего.

Буржуазные экономисты отсюда и делают «исторически обоснованный», «логический» вывод, что капитал по своему происхождению, а следовательно, по своей «исторической природе» – это все, что угодно, только не продукт присвоения капиталистом прибавочной стоимости, не следствие капиталистической эксплуатации. Это есть труд вообще (присвоенный самыми различными путями и способами), который превращен затем в труд наемного рабочего. С другой стороны, наемный рабочий исторически произошел от сбежавшего крепостного, от бродяги, от разорившегося ремесленника и т.д., т.е. наемный рабочий – это «исторический продукт» каких угодно обстоятельств, кроме капиталистической эксплуатации. И когда капиталист предлагает бродяге трудиться за вознаграждение на фабрике вместо того, чтобы голодным слоняться по дорогам, то он, по словам буржуазных экономистов, оказывает только благодеяние.

Капитал изображается естественным и вечным отношением именно с помощью «исторических» аргументов. Фокус заключается в том, что процесс создания исторических предпосылок возникновения капитала выдается за первую стадию конкретной истории самого капитала. За факты истории капитала как конкретно-исторического явления выдаются факты, относящиеся к совершенно иной истории, к истории тех предшествующих форм экономики, которые разрушаются с развитием капитала и на обломках которых капитал начинает свою конкретную историю. К. Маркс показал, что реальное конкретно-историческое развитие капитала возникает тогда, когда капитал начинает «строить свое тело» из неоплаченного труда наемного рабочего.

Первоначально же накопление «богатства» в руках будущего капиталиста может совершаться какими угодно путями и способами. Но все эти пути и способы накопления вовсе и не относятся к истории капитала. Человек, совершающий накопление, еще не капиталист. [329] Процесс накопления находится где-то за «нижней границей» истории капитала, подобно тому, как биологическая эволюция обезьяноподобных предков человека не является ни первой, ни какой-нибудь иной стадией человеческой истории, а есть лишь ее предыстория, история созревания исторических предпосылок появления человеческого общества.

Тот же самый антидиалектический взгляд на вещи свойствен современным правым социалистам, которые выдают процесс вызревания экономических предпосылок социализма (происходящий, как показал К. Маркс, внутри капитализма) за «первую стадию» истории социализма, за «социализацию» средств производства. С помощью такого «логического» трюка теоретики типа К. Реннера, Д. Коула, Б. Каутского и т.п. стараются упразднить тезис К. Маркса о том, что только революционная диктатура пролетариата способна положить конец капиталистическому развитию и тем самым положить начало принципиально новой исторической фазе, социализма. Вся история событий XX века толкуется этими теоретиками как единый процесс «социализации вообще», происходящей равно и в США, и в СССР. Однако, если в США этот процесс совершается «естественными» путями, то в СССР методы и способы этой «социализации» «искусственны» и «насильственны». Главная противоположность, определяющая лицо современного мира, – противоположность лагеря стран социализма лагерю стран, застрявших на предшествующей ступени исторического развития, – толкуется этими теоретиками как ненормальность, как результат субъективного заблуждения марксистско-ленинских политиков, как продукт их «упрямого доктринерства»...

Это и есть та «логика», следуя которой пришлось бы в человеке видеть только уродливую обезьяну, а все специфически-человеческие черты объявить отклонениями, болезненными и искусственными от естественной обезьяньей нормы.

В несколько более смягченной форме та же самая логика действует и при изготовлении новейших ревизионистских теорий, которые стараются представить дело [330] так, будто между социалистическим строем и империализмом по существу мало отличий. В обоих случаях имеется государство, заработная плата и т.д. и т.п. Мысль ориентируется здесь на абстракциях, в которых тщательно удерживается «общее» между двумя принципиально разными фазами исторического развития. В итоге не понимается правильно ни империализм, ни социализм. «Социализм» же, согласно этим теориям, начинается там и только там, где исчезает, «отмирает» государство и общегосударственное планирование. Понятно, что на практике «отмирание» общегосударственного планирования не может привести ни к чему иному, как только к возврату в то состояние, которое предшествует социализму, а именно: к стихии товарно-капиталистической собственности.

Здесь опять та же логика, которая выдает исторические предпосылки за «естественные» формы развития и потому направлена против действительных форм исторического развития, как против искусственных. Эта логика под стать обезьяне, которая не желает превращаться в человека и видит в обезьяньих формах жизни «естественный» идеал. И это является неизбежным последствием и формой псевдоисторизма, абстрактного историзма.

Историзм в диалектико-материалистическом смысле конкретен. Он обязывает рассуждать не об истории «вообще», а о конкретной истории конкретного объекта, требует понимать историю не как плавный эволюционный ряд, а как очередь сменяющих друг друга качественно особых состояний. При этом каждая из конкретно-исторических стадий развития (в природе, в обществе или в мышлении) понимается как стадия, для которой характерны специфические закономерности. Конкретная история каждой из таких стадий имеет свое объективно-констатируемое всеобщее «начало», возникновение которого знаменует собой качественный перелом в ходе всеобщего развития, «скачок», революцию.

Это новое «начало», возникая лишь как один из «побочных» продуктов предшествующей истории, затем приобретает роль всеобщего, господствующего и определяющего принципа, который и превращает все ранее [331] развитые предпосылки в побочные формы своего собственного осуществления, частью ломая их без остатка, частью продолжая влачить их за собой, развивая до полного значения то, что имелось в них в виде неразвитых тенденций и возможностей. Исторический процесс поэтому предстает как непрерывный ряд органических преобразований, в ходе которых исторически предшествующее превращается в «побочную» форму своего собственного исторического продукта, в «логически последующее». Это «перевертывание» исторически предшествующего в логически последующее выражает объективно-реальное «перевертывание» роли определенных явлений внутри исторически складывающейся системы взаимодействующих явлений. Это вовсе не искусственный «прием» логического исследования, а непосредственное выражение реальной диалектики конкретно-исторического развития. «Логическая» последовательность категорий в системе науки выражает реальную последовательность процесса формирования той конкретно-исторической системы взаимодействующих явлений, которая исследуется в данном случае.

И все дело в том, что эту реальную, объективную «последовательность», в которой происходит образование внутренней структуры предмета, не так легко выделить в созерцании многосложной и крайне запутанной картины исторического процесса. Это нельзя сделать без сознательного диалектического подхода.

Так называемая «естественная» последовательность развития событий во времени, т.е. та последовательность, которую можно наблюдать на поверхности исторического процесса теоретически «невооруженным глазом», ни в коем случае не совпадает с подлинной, скрытой последовательностью этих событий в их «сущности». Кроме того, порядок развития событий «в сущности» оказывается иногда прямо обратным порядку их развития в явлении. Например, всеобщий кризис перепроизводства раньше всего обнаруживается в виде коллизий и неприятностей в сфере денежных расчетов, банковских операций, затем он захватывает торговлю и в конце концов проявляет себя в виде перепроизводства товаров. Поверхностный наблюдатель, для которого так [332] называемая «естественная последовательность» событий во времени кажется точкой зрения «трезвого историзма», отсюда и делает вывод, что «причиной», исходным пунктом и «началом» всеобщего кризиса является кризис в сфере денежных отношений. В итоге «трезвый эмпиризм» приводит к тому же самому результату, что и изощренно-рафинированная схоластика: подлинная «причина» событий начинает казаться следствием своего собственного следствия. Грубый эмпиризм вообще неизбежно превращается в чистейшую схоластику, как только его делают принципом теоретического объяснения событий.

С точки же зрения подлинного, конкретного историзма, дело выглядит как раз наоборот. Совершенно очевидно, что перепроизводство товаров на самом деле случилось раньше, чем оно выявилось в форме денежного кризиса. Ясно, что денежный кризис лишь выразил своим специфическим языком уже до этого реально совершившийся факт, но ни в коем случае его не создал. Здесь проступает «логическое» выражение порядка развертывания событий во времени, которое противоречит вовсе не подлинному, не объективному (хотя и скрытому от эмпирического взора) порядку их следования, а поверхностной видимости, кажимости. Это явление также объективно, это не иллюзия, возникающая лишь в сознании, но поверхностная форма обнаружения «сущности» процесса. И если поверхностную форму протекания исторических событий принимают за «естественную» форму исторического развития событий во времени, если ее берут в качестве руководящей нити «логического» выражения истории, то в итоге неизбежно получается не совпадение «логического» с «историческим», а обратный эффект.

«Логическое» выражение истории, руководствующееся этим убогим принципом, необходимо окажется антиисторическим по своему существу. И наоборот, «логическое» развитие категорий, которое на первый взгляд расходится с «исторической» (временной) последовательностью, представляет верное, объективное выражение истории предмета. «Логически» выявленный порядок развития событий (явлений) при этом впервые открывает [333] тайну действительного исторического порядка их развертывания, совпадает с «историческим», понятым и выраженным в его «сущности». Кроме того, он дает возможность понять и самую временную последовательность событий, научно, а не эмпирически, не обывательски. К. Маркс категорически формулирует это обстоятельство, имеющее решающее значение с точки зрения метода исторического исследования фактов: «...Недопустимым и ошибочным было бы брать экономические категории в той последовательности, в которой они исторически играли решающую роль. Наоборот, их последовательность определяется тем отношением, в котором они стоят друг к другу в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, которое представляется естественным или соответствующим последовательности исторического развития» 9.

Иными словами, к раскрытию подлинного «исторического» порядка развития одних форм существования предмета из других его форм можно прийти только через «логический» анализ предмета на высшей ступени его зрелости. Исторический процесс выступает в своих объективных результатах в такой форме, которая обнажает его собственную «сущность». Исследование «настоящего» бросает свет на «прошлое».

Теоретическое понимание «настоящего» (т.е. «логически систематическое» его рассмотрение) оказывается ключом к соответственно теоретическому пониманию прошлого. Этот подход дает возможность рассматривать исторический процесс («прошлое») с точки зрения его собственных объективных результатов, в его строго необходимых тенденциях, в его закономерности, пробивающей себе дорогу через массу чуждых и внешних обстоятельств.

В «логическом» исследовании высшей ступени развития предмета раскрывается прежде всего подлинное «начало» того процесса, который этот предмет реально создал. Объективное конкретно-историческое «начало» истории данного предмета здесь выступает как всеобщая, доминирующая над всем остальным, форма [334] взаимодействия, как простейшая «субстанция» всех остальных форм существования предмета. Касаясь общественно-экономического развития, К. Маркс писал: «Каждая форма общества имеет определенное производство, которое определяет место и влияние всех остальных и отношения которого определяют место и влияние всех остальных. Это – общее освещение, в котором утопают все остальные краски и которое модифицирует их в их особенностях. Это – особый эфир, который определяет удельный вес всякого существа, в нем находящегося» 10.

Это отношение присуще не только истории человечества. В природе (а также в мышлении) действительное диалектическое развитие происходит таким же образом и не может происходить иначе. В процессе развития органической жизни тоже создается «особый эфир, определяющий удельный вес всякого существа, в нем находящегося». И этот «особый эфир», т.е. конкретно-историческое «начало» новой, высшей (более сложной по степени организации и позднейшей по времени своего рождения) формы движения, ни в коем случае не может быть понят как продукт плавной эволюции исторически предшествующих ей форм движения. Оно может быть научно понято только «из самого себя», должно быть рассмотрено до, вне и совершенно независимо от тех форм, которые не только предшествуют ему во времени, но даже составляют историческую предпосылку его появления.

Рента как форма товарно-капиталистической экономики не может быть понята раньше капитала, в отвлечении от него. Но нельзя понять, в чем сущность ренты, не поняв, что такое капитал, хотя исторически она родилась раньше капитала и повсеместно служила «историческим» условиям его возникновения. Ведь было немало помещиков, которые, скопив феодальную ренту, стали использовать ее в качестве капитала. Точно так же и с торговой прибылью.

Историческая судьба ренты и торговой прибыли может быть для наглядности уподоблена судьбе куска мрамора, из которого ваятель высекает статую. Конкретная [335] форма, которую получил кусок мрамора, никак не может быть объяснена из природных свойств мрамора. Ее можно понять (научно объяснить) из особенностей художественного развития, из процесса, начавшегося по времени гораздо позже, чем природная, физико-химическая история куска мрамора.

Таким образом, «логический» порядок развития категорий в науке противоречит вовсе не действительной конкретной истории предмета, а лишь внешней видимости исторического процесса, лишь абстрактно (т.е. неверно) понятой и выраженной «истории вообще».

На поверхности явлений промышленный капитал – капитал, который реально создает прибавочную стоимость – выступает как «исторический продукт», как следствие развития торгового капитала или ренты. Но в действительности сущность этого факта заключается в обратном процессе: в том, что промышленный капитал подчиняет себе форму торгового капитала, преобразует его в побочную форму выражения своего собственного движения, в продукт и следствие своего бытия, в «орган своего тела».

Ясно, что подлинное конкретно-историческое «начало» новой, более высокой формы развития может быть обнаружено тем легче, чем дальше зашло развитие и чем более полно это «начало» подчинило себе и преобразовало в формы своего выражения, в следствия своего бытия все исторически предшествующие условия и предпосылки своего рождения.

На этом и основывается известное методологическое соображение К. Маркса о том, что подлинно историческое понимание предмета может быть достигнуто только путем «логического» анализа предмета на высшей точке его развития.

Логически-конкретное понимание «настоящего», т.е. понимание «логическое» по форме и «историческое» по существу, оказывается единственно верным путем к исторически-конкретному пониманию «прошлого» (к [336]«историческому» по существу и по форме пониманию). Все дело, стало быть, заключается в том, чтобы «исторический» подход осуществлялся прежде всего по отношению к современности, к настоящему.

Неисторическое понимание настоящего с абсолютной неизбежностью ведет к соответственно неисторическому пониманию прошлого, к антиисторическому представлению о самой истории. «История» при этом оказывается лишь средством, с помощью которого «настоящее» изображается как венец развития, неспособным к дальнейшей эволюции.

«Так называемое историческое развитие покоится вообще на том, что последующая форма рассматривает предыдущую как ступень к самой себе и всегда понимает ее односторонне, ибо лишь весьма редко и при вполне определенных условиях она бывает способна к самокритике...» 11.

Критически-революционное отношение к настоящему – это условие, без которого нет и не может быть объективно-исторического подхода к прошлому (как предметной реальности, так и науки о ней).

Апологетически-обывательское отношение к существующему, к данной ступени развития, выражается в том, что это существующее представляется без противоречий, составляющих пружину дальнейшего развития. Существующее превращается в некоторый идеал, а все предшествующее развитие начинает казаться лишь процессом постепенного приближения действительности к этому «идеалу». При этом любая прежде пройденная ступень развития освещается крайне односторонне и лишь с той стороны, с какой она может быть истолкована как не до конца оформившееся настоящее. Все остальное игнорируется как «несущественное». Между тем в разряд «несущественного» как раз попадают те конкретно-исторические противоречия, которые эту пройденную ступень породили и исчезли вместе с нею, уступив место другим конкретно-историческим противоречиям. [337]

Такой абстрактный и потому ложный «историзм» характерен для всей буржуазной науки и философии и соответствует сущности буржуазного отношения к настоящему, прошлому и будущему. Этот подход наложил свою печать и на гегелевское понимание проблемы отношения логического к историческому. Современная Гегелю действительность, сведенная к абстрактно-логическому выражению (идеализированная в форме логики) выступает в его системе как имманентная цель всего развития природы, общества и мышления.

История, согласно Гегелю, относится лишь к прошлому, но не к настоящему и тем более не к будущему. Категории, которые на деле выражают лишь конкретно-исторические формы бытия современной Гегелю буржуазной действительности, такие как «свобода», «равенство», «право», «стоимость», «капитал» и пр., превращаются в категории надысторические, вечные, выражающие якобы «подлинный», скрытый смысл всей предшествующей истории.

История, понятая абстрактно-односторонне, с одной стороны и апологетическое отношение к современности с другой, дополняют друг друга. Мышление тем самым замыкается в круг, не давая конкретного понимания прошлого, настоящего, а тем более будущего.

К. Марксу удалось разорвать этот логически безвыходный круг не только благодаря силе теоретического ума, но и прежде всего революционно-критическому отношению к существующему.

В науке (в логически-теоретическом исследовании) это революционно-критическое отношение выражается прежде всего в том, что современное состояние (общественной жизни, определенной сферы природного бытия или научного развития) рассматривается как исторически переходная ступень к следующему более высокому состоянию.

Иными словами, прошлое, во-первых, рассматривается с точки зрения достигнутого результата (с точки зрения настоящего) и, во-вторых, настоящее рассматривается прежде всего с точки зрения будущего, которым оно само чревато. [338]

Образ будущего обнаруживается в настоящем в виде тех внутренне присущих ему конкретно-исторических противоречий, которые требуют все настоятельнее своего реального разрешения. Единственной же формой разрешения противоречий настоящего является переход к новому состоянию, в котором эти противоречия исчезают, заменяются другими.

Но этот подход создает совершенно новый угол зрения и на прошлое. Исторически предшествующие эпохи развития уже не кажутся лишь ступенями вызревания настоящего, лишь ступенями приближения к современному состоянию. Они постигаются как своеобразные исторические этапы, каждый из которых возник на развалинах ему предшествующего, пережил эру своей молодости, пору своей зрелости, и, наконец, время заката, подготовив тем самым условия и предпосылки для рождения следующей, более высокой, формы развития. Каждая ступень исторического развития (в природе, в обществе и в развитии знания) постигается в ее собственных, в имманентных ей противоречиях и конкретно-исторических закономерностях, вместе с нею рождающихся и вместе с нею исчезающих. («Исчезновение» это может происходить и в буквальном смысле, и путем превращения их в «побочные» формы более высокоразвитой системы, как например, химические закономерности «исчезают» в развитии жизни).

В этом и заключается отличительная особенность действительно исторического подхода к вещам. В таком виде историзм логического исследования свойствен в полной мере только материалистической диалектике Маркса – Энгельса – Ленина.

Ключом к пониманию прошлого здесь оказывается уже не просто «настоящее», а историческое понимание настоящего. Современное положение вещей, с точки зрения которого оценивается и анализируется протекшая история, берется прежде всего со стороны объективных тенденций развития. А они всегда осуществляются в форме назревших в самом ходе исторического процесса противоречий, требующих своего практического и теоретического разрешения. [339]

Современное положение вещей (как в действительности, так и в науке, в ее теоретическом отражении) здесь уже не идеализируется, как это неизбежно получается у буржуазных историков и философов, а рассматривается как преходящая фаза исторического движения, как этап борьбы нового со старым, настоящего с прошлым.

Нетрудно заметить, что такой историзм органически связан с точкой зрения практики, с точкой зрения революционного преобразования мира в том направлении, которое диктует сам исторический процесс.

Эта особенность марксистско-ленинского историзма ярко выступает в таких произведениях, как «18‑е брюмера» К. Маркса, как «Две тактики...» или «Крах II Интернационала» В.И. Ленина. История пишется здесь «по горячим следам», в самый разгар событий, вооружая участников этих событий пониманием смысла их собственного исторического творчества.

Конкретно-историческим подходом к анализу современности проникнуты и замечательные исторические документы нашей современности, решения съездов КПСС.

В докладе Н.С. Хрущева на XXI съезде партии в решениях, принятых по этому докладу, строго научный анализ существующего положения вещей органически связан с выяснением необходимых перспектив дальнейшего развития исторических событий. Эти документы еще раз убедительно доказывают, что коммунизм – это прежде всего исторически назревшая необходимость, определяющая все лицо современного мира, направление и характер всех значительных событий наших дней, а вовсе не «этический идеал», как стараются представить буржуазные и ревизионистские критики марксизма-ленинизма, обвиняющие коммунистов в субъективизме и «доктринерстве».

Все дело в том, что теоретический («логический») анализ событий выявляет главную, стержневую тенденцию исторического развития, является ее выражением. Тем самым он дает возможность точной оценки роли и места отдельных событий, их удельного веса в общей [340] картине исторического процесса, позволяет зорко замечать ростки будущего общества, выделять подлинно прогрессивные явления и помогать их развертыванию.

Только на основе диалектического решения вопроса об отношении логического к историческому было найдено и решение вопроса о научном предвидении будущего.

Вопрос этот возникает в науке, когда прошлое начинают рассматривать «задним числом», с точки зрения его результата: заключена ли в исходном, в данном состоянии вещей какая-либо необходимость того, что в конце получится определенный результат, который можно заранее предвидеть?

Метафизическое мышление с этой проблемой справиться не в состоянии. Оно либо становится на грубо-телеологическую точку зрения, либо вынуждено отвергать вместе с представлением о «целевой причине» и самую возможность строго научного предвидения. В самом деле, если история сводится к простому ряду причинно-обусловленных событий, то тем самым вообще снимается вопрос о всеобщей тенденции развития, в направлении которой совершается все развитие в целом. Ведь свести необходимость к метафизически понимаемой «причинности» – значит свести ее к чистейшей случайности.

Так, для материалиста XVIII века порождение материей в процессе своего развития мозга есть чистая случайность, хотя и причинно-обусловленная.

С точки зрения такого абстрактного понимания необходимости, нельзя вообще говорить о том, что в данном настоящем состоянии вещей заключено объективно определенное (а потому и научно определяемое) будущее. Направление развития ставится в полную зависимость от того, какие «действующие причины» и в каком случайном сочетании будут они иметь место. А этого заранее предвидеть нельзя.

Материалистическая диалектика, отвергая телеологическое представление, дает рациональное объяснение [341] тому факту, что любая данная ступень развития (любое состояние вещей) заключает в себе, как в «зародыше», объективно определенное, а потому научно определяемое будущее.

Категории «действующей» и «целевой» причин материалистическая диалектика снимает в категории «взаимодействия». Исторический процесс в целом начинает выглядеть не как плавный эволюционный ряд событий, но как процесс постоянного органического перерождения одной системы взаимодействующих явлений, одной «конкретности» в другую «конкретность», в другую конкретно-исторически определенную систему взаимодействия.

Естественно, что та форма взаимодействия, которая впоследствии станет всеобщей господствующей, доминирующей (тем самым «особым эфиром, который определяет удельный вес всякого существа, в нем находящегося»), первоначально возникает в качестве одной из частных сторон предшествующей конкретно-исторической системы взаимодействующих явлений, в качестве одного из ее особенных «следствий».

Дальнейший процесс выглядит с такой точки зрения как превращение этой формы взаимодействия из потенциально господствующей, из потенциально всеобщей в актуально господствующую, в актуально всеобщую.

Стало быть, научное предвидение сводится к отысканию той реальной формы взаимодействия, которая в тенденции своей является господствующей и всеобщей, хотя реально не является еще ни господствующей, ни всеобщей, а лишь абстрактно подчиненным моментом существующей исторической конкретности.

Но уже в этом пункте можно теоретически предусмотреть, к чему ведет в тенденции процесс ее превращения в реально, в актуально всеобщую форму взаимодействия, можно теоретически предвидеть (конечно, в самых общих контурах) образ той реальности, которая получится в итоге этого процесса.

Поэтому мы, люди середины XX столетия, можем на основе теоретического анализа современных нам фактов выработать общее представление о структуре будущего коммунистического общества, той [342] конкретно-исторической формы общественной жизни, законы которой могут быть сформулированы тогда, когда принцип общенародной собственности окончательно подчинит себе и преобразует в соответствии со своими требованиями все сферы общественной жизни.

Диалектико-материалистическое решение вопроса об отношении логического к историческому, основывающееся на признании примата реального исторического развития перед логически-теоретическим развитием, в то же время раскрывает всю сложность их закономерного отношения. Совпадение «логического» с историческим понимается впервые на основе материалистической теории отражения и составляет исходный принцип логики марксизма-ленинизма.

Отношение логики развитого мышления (диалектической логики) к истории мышления, а их обеих к реальной истории природы и общества это и есть проблема, которая совпадает с вопросом о структуре диалектики как логики, как теории познания марксизма-ленинизма. Этот вопрос о последовательности элементов диалектики в систематическом ее изложении. «Логическое» выступает как очищенное от исторической формы и от нарушающих его случайностей обобщенно-теоретическое выражение реальности исторического процесса становления конкретной действительности.

На этой основе понимается и отношение теории предмета к истории того же предмета. Здесь также осуществляется совпадение в самом существе дела. Теория (логически систематическая форма знания) раскрывает законы развития. История как наука также раскрывает законы развития, иначе это не наука, а лишь беспорядочно-эклектическое нагромождение случайно вырванных фактов. [343]

1 Маркс К. Капитал, т. I. Госполитиздат, 1955, с. 82.
2 Маркс К. К критике политической экономии. Госполитиздат, 1953, с. 46.
3 Там же, с. 235.
4 Там же, с. 219.
5 Не рассматривается потому, что история либо известна хуже, чем «настоящее», либо вовсе неизвестна. С последним случаем сталкивается, например, космогония, которая на основе исследования современного состояния космических систем старается логически воспроизвести картину их исторического становления и развития.
6 Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie. Moskau, Verlag für fremdsprachige Literatur, 1939, S. 364-365.
7 Маркс К. К критике политической экономии, с. 236.
8 Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie, S. 189.
9 Маркс К. К критике политической экономии, c. 221.
10 Там же, с. 220.
11 Там же, с. 219.