Э.В. Ильенков
Философский подвиг
Если верно, что каждый вкратце повторяет всю свершившуюся до него
историю человечества, то никто и никогда не вступит в царство истины, минуя материалистическое
учение Людвига Фейербаха. И сегодня, столетие спустя после его смерти, мы можем
повторить слова, сказанные над могилой мыслителя от имени Международной ассоциации
рабочих, от имени Социал-демократической партии Германии и его друзей: «Он разрушил
здание лжи и обмана и на его руинах воздвиг храм истины и свободы, храм, представляющий
прекраснейший и самый долговечный памятник, какой смертный может себе поставить.
Истина была существом Фейербаха – истина, и только истина».
Признание глубокого родства идей мыслителя с историей международного
коммунистического движения было взаимным – за два года до смерти Фейербах вступил
в ряды Социал-демократической партии Германии, убедившись воочию, что это единственное
движение, всерьез воспринявшее самые сокровенные его взгляды, устремления и теоретические
завоевания. Закономерным путём вперед от его «Сущности христианства» был путь
к «Капиталу» – философии и политической экономии пролетариата. Он убедился к
концу жизни, что не только коммунизм нуждается в серьезной философии, но и эта
последняя нуждается в коммунизме, единственно способном спасти философскую культуру
от угасания, вырождения в систему цветистых, но бессильных что-либо изменить фраз...
Мог ли прийти к иному выводу человек, с горечью написавший несколько
ранее такое признание:
«Всё, что связано с практикой, у нас остается обычно на бумаге.
Большим злом является то, что мы предоставляем только врагам свободы и человечества
создавать организации и всевозможные корпорации. Мы же сами, вопреки нашему теоретическому
материализму, в жизни утопаем в небытии частной свободы мысли, без всякой материальной связи».
«Теоретический материализм», о котором говорит Фейербах, был для
него не просто убеждением в существовании вещей вне и независимо от человеческого
сознания, но и конкретно-содержательным принципом теоретического мышления, результатом,
итогом и венцом всей его драматически-противоречивой жизни в философии. Его материализм
– мировоззрение мыслителя, прошедшего искушения самой разработанной и аргументированной
системы идеалистических иллюзий – гегелевской. Фейербах увидел в материализме
единственный ключ к объяснению фундаментальнейших проблем человеческого бытия
и познания. К такому выводу мог прийти только философ, который и в гегелевской
системе увидел прежде всего не схоластически-отвлеченную систему понятий, а выраженные
в них вполне земные проблемы человеческой жизни.
В начале своей философской деятельности он, как и все «левые» гегельянцы,
считал, что под титулом «бога» и «абсолютного разума» их общий учитель описывал
не что иное, как реальный интеллект, «родовую способность» человечества мыслить,
реализующуюся в бесконечном множестве индивидов и от века к веку, от поколения
к поколению совершенствующуюся в борьбе с «неразумием» – невежеством, тупоумием
и предрассудками, в том числе религиозными.
Лишь при такой интерпретации гегелевской философии имело смысл
изучать ее (порвав с религией, в духе которой Фейербах, как и все люди его поколения,
был воспитан с детства), можно было научиться у нее чему-либо, кроме туманного
языка... Исходя из этого, Фейербах, будучи еще убежденным «гегельянцем», пытается
в своих лекциях в Эрлангенском университете излагать гегелевскую логику как теорию
познания мыслящим человеком окружающего его реального мира. Он выдвигает прогрессивное
требование: «Не религиозными делать людей, а образовывать их, распространять
образование по всем классам и сословиям – вот... задача времени» 1.
Отбросив, как словесный сор, фразы о «боге» и «абсолюте», Фейербах увидел в гегелевской
философии академически зашифрованное изображение «драматической психологии человека»,
познающего природу.
Эта позиция представляла собой – по тенденции – движение к материализму.
Материализмом, однако, она еще не была. И если бы Фейербах остановился на этом
– он вряд ли вошел бы в историю философии в качестве сколько-нибудь заметной фигуры.
Фейербах сделал гораздо большее – решительный шаг к философскому
материализму (на который не решался до него ни один из представителей гегелевской
«левой» – ни Давид Штраус, ни братья Бауэры).
Именно этот шаг определил историческое значение Людвига Фейербаха
в развитии философской мысли, выдвинул его (правда, на короткий срок) в лидеры
философско-теоретической культуры. Тем более важно понять, в чем именно этот
шаг состоял и какими мотивами он был вызван. Не чисто теоретическими соображениями,
нет. Порвать с идеализмом Фейербаха властно заставили обстоятельства идеологической
борьбы, в эпицентре которой он оказался.
Дело в том, что самым непосредственным и активным противником всякого
прогресса – и в философии, и в правосознании, и в житейской нравственности, и
в искусстве – выступала в то время в Германии религия. Именно религиозное мировоззрение
и умонастроение составляли ближайшее препятствие, в которое упиралось любое сколько-нибудь
прогрессивное движение в преддверии 1848 года, в преддверии революции, объективной
задачей которой было сокрушение изжившей себя системы феодально-монархических
институтов. От имени религии, от имени бога старались заморозить любую живую инициативу
монархия и князья, бюрократия, полиция и цензура. Удивительно ли, что бог теологов
стал в глазах прогрессивно настроенных людей синонимом и символом застоя, консерватизма,
реакции? Удивительно ли, что пароль, объединяющий демократические силы, в том
числе и наиболее радикально настроенные слои немецкой буржуазии, идеологом которых
выступал Фейербах, был найден в атеизме?
Левогегельянство, теоретически обосновывавшее атеизм, потому и
стало общепризнанным идейным рупором прогрессивных сил. Сложившаяся в Германии
ситуация действовала по отношению к гегелевской философии как сепаратор, разделяя
заключавшиеся внутри нее тенденции и противопоставляя их друг другу в виде разных
философских партий. Теоретический противовес «левакам-атеистам» составило «правое
гегельянство» с его охранительными установками. Борьба «разума» и «религии» разгорелась
как борьба между философскими фракциями, одна из которых считала самого Гегеля
«атеистом и антихристом», а другая – и тоже с не меньшим правом – интерпретировала
его как осторожно-разумного сторонника религиозно-монархических устоев. Наметилась
трещина и среди самих «левых» – в виде разногласия между сторонниками «субстанционального»
и «субъективного» объяснения происхождения христианства. Оказывалось, что логика
Гегеля одинаково хорошо служила обоснованию как одной концепции, так и прямо
ей противоположной...
Вот это-то коварное свойство гегелевской диалектики и заставило
более последовательных мыслителей левогегельянского круга стать в критическую
позицию к ней самой – попытаться понять, в чем же причина ее равнодушной нейтральности,
проявляющейся как раз там, где борьба разума с «неразумием» достигает наибольшей
остроты и накала?
Этот вопрос – а он-то и был самым важным, когда речь заходила о
борьбе с религиозным, политическим и философским тупоумием, – был поставлен Людвигом
Фейербахом.
Основную причину слабости и противоречивости гегелевской философии
Фейербах усмотрел в идеализме. Тем самым он сформулировал самый важный – ключевой
– вопрос современной ему философской борьбы. Принципиально верный ответ на него
гласил: гегелевская логика должна быть не просто интерпретирована по-иному, не
просто истолкована как логика человеческого, а не выдуманного «божественного»
мышления. Этого мало. Чтобы стать логикой действительного человеческого мышления,
диалектика нуждается в куда более серьезном и радикальном переосмыслении, в критической
перестройке всего ее здания, начиная от фундамента.
Фейербах не заметил рационального зерна диалектики Гегеля. Но,
отбросив гегелевскую систему, он начал перестройку философского здания, восстановил
в правах материалистический взгляд на мир. Фундаментальным принципом этой перестройки
стало иное, прямо противоположное гегелевскому, понимание самого мышления, «разума»,
– как человеческого, как деятельной способности реального человеческого существа.
«Чистого мышления» нигде и никогда не было, нет и не будет. Зато всегда были
и будут Природа и Человек, обладающий, в частности, способностью мыслить. В мыслящем
человеке свойства природы синтезированы в единый живой комплекс, в организм,
обретающий сознание и самосознание, т.е. мышление. Решительно отвергая идеалистически-дуалистический
разрыв души и тела, Фейербах материалистически решает основной вопрос философии.
«Действительное отношение мышления к бытию, – утверждает он, – таково: бытие
– субъект, мышление – предикат» 2.
В этом заключался принцип, провозглашенный Фейербахом в главном
и самом знаменитом его труде – «Сущности христианства» (1841 г.), хотя и не названный
своим настоящим именем – материализм. Фейербах назвал этот принцип «антропологическим»,
подразумевая, что подлинными и универсальными объектами философии являются человек
и порождающая его природа. Пришедшая на смену идеализму антропологическая философия
должна заключить плодотворный союз с естествознанием.
Материализм был утверждён Фейербахом в качестве всеобщего и исходного
принципа научно-теоретического мышления – философского и естественнонаучного.
Его заслуга состоит, как подчеркнул В.И. Ленин, в «решительном разрыве с идеализмом
Гегеля и в провозглашении материализма...» 3.
Поэтому имя Фейербаха навсегда останется начертанным на том перекрестке философских
дорог, где расходятся пути науки и псевдонаучного философствования, ведущего,
в конечном счете, в болото религиозного мракобесия...
Фейербахом был установлен факт, что философский идеализм порождается
теми же самыми психологическими механизмами, что и религиозно-теологические представления, –
той же силой воображения, которая превращает реальные способности человека в
особый, вне и независимо от него существующий, «отчужденный» иллюзорный объект.
Идеализм принуждает мышление людей к компромиссу с силами религиозно-монархического
тупоумия. Отсюда следовал вывод: философия, как наука разума, до тех пор не сможет
одолеть своего внешнего врага – «неразумие», пока не изгонит идеализм из собственных
теоретических построений. Ибо идеализм – «последняя рациональная опора теологии».
Философией, соответствующей революционному демократизму, является материализм.
Именно так восприняли «Сущность христианства» широкие круги революционной
демократии в Германии и за ее пределами, она стала их подлинным философским знаменем.
«Надо было пережить освободительное действие этой книги, – писал впоследствии
Ф. Энгельс, – чтобы составить себе представление об этом. Воодушевление было
всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами. С каким энтузиазмом приветствовал
Маркс новое воззрение и как сильно повлияло оно на него, несмотря на все критические
оговорки, можно представить себе, прочитав «Святое семейство» 4.
У Фейербаха училось поколение революционеров-демократов России
– Герцен, Огарёв, Белинский, Добролюбов, Чернышевский, видевшие в нем союзника
в борьбе против социальной и духовной реакции.
Основоположники марксизма, высоко оценив заслуги Фейербаха, всегда
считали его одним из своих непосредственных философских предшественников. В то
же время они подвергли критике ограниченность его материалистического учения,
которое он не смог распространить на понимание исторического процесса и остался
поэтому идеалистом «сверху». Созерцательный характер фейербаховского антропологизма
(пытающегося объяснить общественную жизнь, исходя из неизменных физических и
духовных качеств людей) обрёк на неудачу и попытки философа создать учение о
коммунизме. «Созерцание природы..., – писал он, – делает человека коммунистическим,
т.е. свободно мыслящим и щедрым» 5.
Но философская мысль обогнала Фейербаха на им же начатом пути.
Именно так и понял на склоне лет судьбу своего учения сам Фейербах. Кристальная
честность и искренность позволили ему увидеть, в ком из бывших учеников продолжается
подлинная жизнь его идей, а в ком – лишь жизнь «антропологической» фразеологии.
Вот почему Фейербах окончил свою земную жизнь убежденным сторонником I Интернационала.
1 Фейербах Л. Избранные философские произведения. Москва, 1955, т. 2, с. 730.
2 Там же, т. 1, с. 128.
3 Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 2, с. 51.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 21, с. 281.
5 Feuerbach L. Sämtliche Werke. Bd. 10. Stuttgart, 1911, S. 7.