Э. Ильенков
Э. Глаголева
Мир человека
О.И. Скороходова. Как я воспринимаю,
представляю и понимаю окружающий мир.
Москва, «Педагогика», 1972
«Семья и школа», 1 (1973), с. 44-45
Эту книгу хочется посоветовать прочитать каждому. Произведение
уникальное, необычное. Ольга Ивановна Скороходова потеряла в раннем детстве зрение,
слух, а затем и речь. Нужно ли объяснять, что это значит? Теперь она старший
научный сотрудник Академии педагогических наук, кандидат психологии и автор книги,
представляющей огромнейший интерес не только для психолога, педагога или философа,
но и для любого читателя, хоть изредка задумывающегося над проблемами воспитания
человека, его интеллекта, его воли, его чувств, его мироощущения и миропонимания.
Это не беллетристика, удовлетворяющая любопытство часов досуга, не просто биография
человека необычнейшей судьбы. И вызывает она не сострадание, не жалость к герою
книги, так жестоко ограбленному в детстве немилосердной судьбой. Вовсе нет. Дочитав
книгу до конца, испытываешь прежде всего чувство гордости за человека, за людей,
оказавшихся сильнее самых трагичных обстоятельств. А затем – что еще важнее –
не можешь уйти от размышлений, выходящих далеко за пределы сказанного в книге.
И прежде всего приходит на ум следующее. Если слепоглухонемая девочка смогла
вырасти в Настоящего – с большой буквы – Человека, то какими же неиспользуемыми
резервами располагает человек, видящий и слышащий мир?.. Факты, о которых рассказывает
Ольга Ивановна, на первый взгляд очень просты. Слепоглухонемая девочка учится
распознавать знакомых людей, знакомится со скульптурой, с цветами, с животными,
потом – с азбукой, с книгами... Все шире и интереснее становится ее мир, все
обостреннее – интерес к этому все расширяющемуся миру... И вот она уже переписывается
с Алексеем Максимовичем Горьким, и тот делится с нею вдохновенными своими мечтами
и неожиданными, даже парадоксальными, думами...
Постепенно, страница за страницей, эти факты складываются в картину
значительную, серьезную и весьма поучительную. О.И. Скороходова пишет не
для себя, она пишет для науки, пишет для людей, для психологов, для педагогов,
для родителей, для юношей и девушек – для всех. Пишет для того, чтобы мы лучше
поняли очень важные и серьезные для всех нас вещи.
Читателю, еще не знакомому с Ольгой Ивановной и ее книгой, может
подуматься, что у слепоглухонемого ребенка все происходит не так, как у обычных
– у «нормальных», как говорят, – детей, что и мир и людей он представляет себе
как-то по-иному, необычным и непонятным для нас образом. Это совсем не так. «Специфичными»
для Ольги Ивановны и для детей, страдающих ее недугами, являются только те каналы,
по которым поступает в сознание информация извне. Этих каналов в данном случае
меньше. Поэтому слепоглухонемому ребенку просто приходится затрачивать больше
труда, больше усилий, чтобы обрести те самые образы и понятия, которые другим
детям достаются почти даром.
Слепоглухонемой ребенок вынужден максимально использовать возможности
того канала связи с внешним миром (и прежде всего с другими людьми), который
остался в его распоряжении, – он должен специально развивать свою способность
воспринимать мир через этот канал, чтобы в итоге обрести правильное («адекватное»,
как выражаются философы) представление и понимание общего для всех людей, всех
нас одинаково окружающего, мироздания. Не удивительно поэтому, что способность
живо, остро и верно воспринимать жизнь с ее проблемами у Ольги Ивановны развита
куда выше, чем у многих и многих баловней судьбы, имеющих и здоровые глаза, и
здоровые уши... Культура, то есть способность восприятия, тут выше. Выше и культура
воображения – культура способности строить образ.
Отмеченная особенность слепоглухонемого ребенка заставляет и его
воспитателя употреблять больше старания, и притом специального, – на развитие
внимательности, живой заинтересованности, острого человеческого любопытства и
любознательности. Тех самых способностей, которые мы часто не умеем в ребенке
развить, а не умея, часто склонны винить в их отсутствии «природу», «наследственность», «гены».
Здесь как раз одна из проблем, верному решению которых может и
должна помочь книга Ольги Ивановны и зафиксированный в ней опыт. Чтобы верно
воспринимать мир, нужно прежде всего питать к нему живой человеческий интерес.
Иначе не помогут ни зоркие глаза, ни самые чуткие уши, а самый здоровый в медицинском
отношении мозг так и останется ленивым и праздным – «неспособным», бесталанным...
Ольга Ивановна и рассказывает – точно, строго, последовательно
и документально, – как возникает, как складывается у ребенка этот живой интерес
к миру, заставляющий его с вниманием «вслушиваться» в грозные раскаты грома,
«всматриваться» в лицо другого человека, наслаждаться запахом цветов, тончайшими
вибрациями воздуха вокруг звучащего музыкального инструмента, а затем – на этой
основе – и книгами, наукой, искусством. Ибо основа интереса к последним – именно
тут. В простеньких, казалось бы, проявлениях верно направляемого человеческого
интереса к миру. В формировании специально человеческого, неведомого животному,
интереса к миру людей и вещей. А формируется этот интерес именно на «простых» вещах.
Восприятие, представление и понимание окружающего мира Ольгой Ивановной
сложно, богато, тонко – об этом свидетельствуют ее стихи, напечатанные в приложении
к книге. Свидетельствуют они и о том, как живо чувствует Ольга Ивановна русский
язык, его интонационно-музыкальный строй, его фонетику. Она его слышит – хотя
и только «внутренним слухом», – и «слышит» именно потому и только потому, что
ее научили говорить прекрасным, грамотным, культурным русским языком – языком
Пушкина, Лермонтова, Толстого. Язык ее точен, экономен, образен. Любая неряшливость,
небрежность, а тем более пустословие или невнятность речи ей органически чужды.
В других они ее раздражают – и это отношение к речи дисциплинирует всегда и ее
собеседников. В ее присутствии просто стыдно становится говорить плохо, неряшливо
и тем более без мысли... Это чувство испытывал каждый, кому посчастливилось с
нею беседовать. Тут тоже прямое «назидание» зрячеслышащим. Культура восприятия
и понимания жизни связана с культурой речи весьма тесно и прочно. Одно без другого
развить ни в себе, ни в других нельзя.
Еще больше педагогических назиданий можно извлечь из тех разделов
книги, которые касаются высших человеческих качеств – интеллекта и нравственности.
Нередко случается, что слова и фразы оказываются пустыми, стершимися, что словесные
штампы замещают способность мыслить и чувствовать.
О.И. Скороходова никогда не употребит слово, термин или оборот
речи, которые не были бы для нее точным выражением ее собственного мироощущения
и миропонимания.
Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, придется хотя бы очень кратко
сказать о той педагогической системе, которой Ольга Ивановна обязана своим вторым
рождением и в русле которой она работает теперь как ученый, как научный сотрудник
Института дефектологии. В книге она рассказывает о себе только «изнутри» – тут
почти нет речи о том, как ее обучали тому или иному действию, как развивали в
ней ту или другую способность. Тем не менее ее книга – ценнейшее документальное
подтверждение основной идеи этой педагогической системы, [44] доказательство
того факта, что все ее способности без исключения, в том числе искусство мыслить
и осознавать мир в образах (воображение), воплощенные в ее сочинениях и стихах,
обретены в результате активного освоения опыта всех тех людей, с которыми она
общалась либо непосредственно, либо через «вещи» (в том числе книги, скульптуру и т п.).
Философы и психологи в таком случае говорят, все без исключения
способности («таланты», «дарования») человека есть не что иное, как активно освоенная
этим человеком культура. Из этой теоретической и одновременно практически-педагогической
установки и исходил профессор И.А. Соколянский, первый воспитатель О.И. Скороходовой.
О педагогических принципах работы И.А. Соколянского рассказывает в предисловии
к книге продолжатель его дела – руководитель лаборатории имени И.А. Соколянского
доктор психологических наук А.И. Мещеряков.
Многолетний опыт лаборатории удивительно доказывает, что ни одна
специально человеческая способность от рождения в мозг человека не встроена.
Возникают способности лишь через ту систему воспитания, в которую с первого же
дня своего человеческого существования попадает ребенок. Его воспитывают тысячи,
если не миллионы, «мелочей», которые для взрослых настолько привычны, что они
их просто не замечают. В итоге «способности» ребенка возникают чаще всего незаметно
для окружающих, как бы стихийно. «Как бы» – ибо на самом-то деле при активнейшем
и постоянном педагогическом воздействии взрослых, всего уклада быта семьи, знакомых,
их привычек, их манер, их вещей и способов обращения с этими вещами... А в итоге
кажется, что способности возникли сами, вместе с биологическим развитием организма
ребенка и созреванием его мозга.
Слепоглухонемота обрезает обычные связи ребенка со взрослыми. В
результате буквально ни одна – самая элементарная, казалось бы, врожденная –
человеческая способность в слепоглухонемом ребенке не появляется даже в намеке,
даже в зародыше.
Человек приходит в мир без намека на то, что в быту именуют «любопытством»
или «любознательностью», а в науке – «ориентировочно-исследовательским рефлексом»
или «поисково-ориентировочной потребностью».
Оказывается, и эту способность надо в ребенке создать, как и потребность
в ней. Сама она никогда не возникает. «Врождены» ребенку только органические
нужды, потребности его тела. И если ребенка предоставить самому себе, то никакого
интереса к окружающему миру он не проявит. Не проявит потому, что такого интереса
в нем нет. Интерес возникает только к тому, что имеет прямое отношение к органическим
(животно-растительным) потребностям тела. Не проявит такой ребенок и интереса
к другим людям. Потребность в общении тоже, оказывается, надо специально формировать,
развивать и культивировать. Иначе ее просто не будет, и ребенок останется всего-навсего
биологическим придатком к материнскому телу, как бы несамостоятельным отростком его...
Воспитательная работа со слепоглухонемыми детьми воочию доказывает,
что потребность в общении с другим человеком (прежде всего с матерью и другими
окружающими ребенка людьми) не только «развивается», а и возникает только и исключительно
в ходе и в результате бесконечно повторяемых совместных действий ребенка и взрослого.
При этом действий, совершаемых с вещами. С одеждой, с соской, с ночным горшком,
с игрушками, с посудой, с мылом и полотенцем. С сотнями, с тысячами вещей.
И очень – принципиально! – важно то, что действие это каждый раз
должно быть разделенным между взрослым и ребенком. И еще более важный момент:
с каждым шагом, с каждым днем помощь (то есть участие взрослого в действии) должна
уменьшаться. Ровно в той мере, в какой растет самостоятельность ребенка.
Если взрослый продолжает помогать ребенку тогда, когда тот пытается
делать что-то сам, этим он наносит величайший и очень трудно поправимый вред
и нравственному, и волевому, и интеллектуальному развитию развивающегося человека.
Очень часто, увы, встречающийся грех «нормальной» педагогики...
Трудно сказать, в какой именно период жизни ребенка проявление
самостоятельности (известная детская фраза «Я сам!») имеет наибольшее значение
для всей его последующей жизни. Но бесспорно одно – в росте каждого маленького
человека наступает такой момент, когда его развитие – и нравственное, и эмоционально-волевое,
и интеллектуальное – продвигается вперед только при одном-единственном условии
– если он сам, пусть сначала неловко и неуклюже, пытается совершить то самое
действие, которое он до этого совершал лишь при активнейшей помощи взрослого.
Если он сам берет на себя всю полноту ответственности за совершение действия.
Это относится и к возникновению способности ходить на двух ногах, и к умению
есть суп ложкой, и к способности (а через нее и к потребности) читать книги,
рассматривать картинки и т.д.
Чрезмерная опека, даже если она диктуется самыми добрыми намерениями,
самой самоотверженной любовью, весьма опасна. Она гасит активность личности.
Отсюда и рождается чаще всего пассивность, недоверие к миру взрослых, безучастие
к нему, стремление отыскать свои, так сказать «подпольные», способы проявления
возникшей активности, которые не могут не быть чуждыми человеческой культуре.
И тогда сводятся на нет и появившиеся потребности интеллектуального порядка,
и ребенок растет попугаем, повторяющим чужие слова и затертые истины, внушаемые
взрослыми, не вдумываясь в них, а в итоге всерьез их не принимая. Мышление же
и воображение у него так и остаются навсегда на примитивно детском уровне.
В предисловии к книге доктор психологии А.И. Мещеряков разъясняет
эти и многие другие принципы, в духе которых было когда-то организовано воспитание
Ольги Ивановны. Принципы, плодотворность которых она доказала своей жизнью. (В
целом это те же теоретические установки, которые лежат в основе педагогической
работы известных советских психологов – А.Н. Леонтьева, Д.Б. Эльконина,
П.Я. Гальперина, В.В. Давыдова и других.)
Книга Ольги Ивановны Скороходовой опровергает многие застарелые
и закоснелые предрассудки, сказки о врожденной способности или неспособности
массы детей к полноценному творческому развитию. Предрассудки эти питаются, как
правило, неумелой организацией учебного и воспитательного процесса, несовершенством
практикуемых приемов и методов, которые часто губят и то, что уже у ребенка возникло.
Вот и взваливают потом собственную вину и неумение на ни в чем не повинную «природу»,
не «гены», на биологию папы с мамой...
Обо всем этом невольно задумываешься, читая, а особенно прочитав
книгу О.И. Скороходовой. И жизнь, и книга ее – подвиг. Такой же большой,
как и работа тех людей, которые ее воспитали так, что она смогла далее воспитывать
и себя, и других.
Э.В. Ильенков
доктор философских наук, Москва
Э. Глаголева,
кандидат философских наук, г. Ростов-на-Дону
[45]